явной неохотой.
— Вшистко бендже добже.— И Юрек улыбнулся ему своей ослепительной, мгновенно гаснущей улыбкой.— По-польски то значит: все будет хорошо t
Он подошел к двери и, приоткрыв ее, выглянул. Потом распахнул дверь пошире и огляделся. Остальным была видна лишь полоска двора, а в глубине его — угол двухэтажного дома. Юрек выскользнул из сарая, прикрыл за собой дверь.
— Снег перестал,— тихо сказала Клер.
— Перестал? — удивился Норберт и как-то странно посмотрел на нее.— А когда гнали ваш этап, разве шел снег?
— Весь день.
Норберт переглянулся с Андреем и Отто.
— Что вы делали после того, как ваш этап ушел?
— Спали.
— До нашего прихода?
Клер кивнула.
— И ни разу не просыпались?
— Нет.
В голубых глазах Норберта промелькнула откровенная жалость:
— Выходит, девушки, вы проспали двое суток!
Лини приподняла голову с плеча Клер.
— Как это?
— А так. Первые этапы вышли восемнадцатого, тогда снег валил вовсю. Но с тех пор его больше не было. А сегодня двадцатое.
Клер и Лини недоуменно уставились друг на друга. Потом Клер слабо улыбнулась:
— Я могла бы два года проспать.
— Слушайте, девушки, а как это вы решились спрятаться? — спросил Отто.— Ведь из вашего этапа больше никто не рискнул.
— Я не могла идти,— ответила Клер.— Для меня это был единственный выход. Ну, а Лини решила остаться со мной, потому...— Клер улыбнулась.— Потому что это Лини.
— Я вот чего не могу понять,— продолжал Отто.— Почему из мужчин больше никто не решился — только мы четверо?
— Насчет мужчин не скажу, не знаю,—■ ответила Лини.— А женщины до того были измучены, что как дотянулись до сена, так сразу и уснули. Вот хоть я, к примеру. Если б не Клер, до подъема бы проспала.
— И мужчины то же самое,— вставил Норберт.— Так были измочалены — уже ничего не соображали. Да и вообще эсэсовцы давным-давно выбили из них самую мысль о побеге. На этот счет они специалисты.
— А как же вы оба? — удивилась Лини.— Вы разве меньше других устали?
— Мы с Отто — бывалые лагерники. Мы лучше питались и, когда вышли с этапом, были все-таки в лучшей форме, чем остальные. Вот и решили бежать при первой же возможности — понимали, что по такой погоде не дойдем, погибнем.
— А вы? — обратилась Клер к Андрею.
— А я всегда про одно задумывал—бежать. Такая моя... — Он запнулся, подыскивая нужное слово, потом стал что-то объяснять Клер по-русски.
— Такая у него психология,— перевела Клер.— Он уже раз бежал — из лагеря для военнопленных.
— Вот это да! — восхитился Отто. Потом взволнованно: — Слушай, ты когда попал в плен?
— Уже семь месяцев назад — в прошлый год, в июле.
— А ты не знаешь, как там американцы и англичане — вторглись во Францию?
— Да, это так. Вторжение было еще до того, как я попадал в плен.
— Ага, Норберт, ну что я тебе говорил! — обрадовался Отто.— Ты в лагере уже так давно, что вообще ничему не веришь.
Норберт пожал плечами, улыбнулся.
— Выходит, Гитлера теперь и на востоке гвоздят и на западе, а? — счастливым голосом спросил он Андрея.
— «Гвоздят» — что это такое?
— Бьют, значит.
— Да, да! В этот год, я думаю, его кончают.
— А я совершенно уверена, что союзники уже в Германии,— вставила Клер.— Я слышала, офицеры гестапо говорили об этом между собой.
Отто снова вытащил бутылку с коньяком.
— Осталось маловато, но такие новости как не вспрыснуть? Начнем с тебя, Лини, а?
Но Лини со смехом отмахнулась.
— Нет,— сказал и Андрей.— Мне больше нет. Спасибо.
Передавая бутылку Норберту, Отто слегка подтолкнул его локтем, и они отошли в сторону.
— Если не разживемся жратвой у этого мужика, тогда что?
Норберт пожал плечами:
— Тогда и будем думать.
Длинное, заострившееся лицо Отто стало жестким.
— Не для того я семь лет в этом пекле выдюжил, чтоб теперь околеть с голоду.— Он сунул руку в карман брюк, вытащил завернутый в тряпку длинный армейский нож и с жидкой улыбкой сказал: — Капо[5] с нашей кухни купил на той неделе у эсэсовца. А я вчера у него спер.
— Ну и что?
— А то, что лучше пускай полячишка гонит жратву, иначе...
— Убери нож.
— Ты мне не ответил.
— Нет, ответил. Я сказал: убери нож. Мы не фашисты, верно?
Отто скривился.
— Да ну, трепотня это все,— буркнул он и отошел.
А Норберт взволнованно зашагал по сараю.
6
Андрей обратился к Клер по-русски, очень почтительно:
— Разрешите присесть рядом с вами?
— Конечно, пожалуйста.
— Мне хотелось спросить... — Он вдруг умолк, подался вперед.— Да у вас ноги отморожены!
Клер кивнула.
— Их необходимо растереть. Это же очень опасно.
— Знаю, но на радостях я совсем про них забыла. Вот только вы сейчас напомнили.
— Позвольте! — Он с силой нажал ей на ногу.— Вы уже два дня в тепле и все еще не чувствуете боли?
— А что, это плохой признак?
Он оставил ее вопрос без ответа.
— Надо сейчас же растереть ноги! Начните сверху и спускайтесь от бедра вниз. Но стоп не трогайте.
— Спасибо. Так я и сделаю, не знаю только, надолго ли меня хватит. Я очень ослабела.
— Да и вообще лучше, чтобы это делал кто-то другой, не вы сами. Если у вашей подруги сил маловато, тогда кто-нибудь из нас. Тут стесняться нечего. Начинать надо сию же минуту и массировать не переставая.
— А может, растереть снегом?
— Нет, ни в коем случае. Как раз этого-то и нельзя. Не могла бы ваша подруга взяться за дело сейчас же? Или она совсем сонная?
Клер окликнула Лини, и та подняла голову.
— Да ничего, я справлюсь,— пробормотала она.— Только пить ужас как хочется. Притащил бы кто снегу пожевать, а?
Но Андрей возразил ей по-немецки:
— Так делать неправильно, нам выходить нельзя. Вы ждите Юре- ка, просите у него воды.— Затем обратился по-русски к Клер: — Объясните ей, как делать массаж.
И, приставив к уху ладонь, стал вслушиваться в разговор женщин, внимательно следя за тем, как Лини усаживается напротив Клер, укладывает ее
