политические. У Клер кроме красного треугольника с буквой «ф» (француженка, политическая) была еще нарукавная повязка с надписью «Переводчица». Женщины сразу поняли, что поляк и оба немца выполняли в лагере не очень тяжелую работу: хоть они исхудали, но в доходяг не превратились и в отличие от большинства заключенных были в обычной теплой одежде, а не в полосатой лагерной, которую и одеждой не назовешь. Все это говорило о том, что они имели возможность «организовывать» на черном рынке Освенцима кое-какую еду и носильные вещи.
— Ну, стало быть, так — мы на свободе! —воскликнул Отто после короткого молчания, и его серо-зеленые глазки радостно засверкали. Внешность у него была ничем не примечательная: рост чуть ниже среднего, лицо изжелта-бледное, с резкими чертами.— По-немецки все говорят? А то мы с товарищем никакого другого языка не знаем.
Первым отозвался поляк, очень красивый, молодой:
—Я жил в Силезии, так что немецкий знаю. Но лучше вы говорите медленно, да-а? — И он улыбнулся ослепительной, белозубой, мгновенно гаснущей улыбкой.
— Говорить могу плохо совсем,— сказал русский,— но понимаю. Зовут Андрей. Солдат, Советская Армия.
Был он высокий, невероятно худой, с измученным лицом и, так же как обе женщины, в полосатой лагерной одежде. Чтобы расслышать, что говорят другие, приставлял к правому уху согнутую лодочкой ладонь.
— Мы обе говорим по-немецки,— сообщила Лини.— А моя подруга знает еще польский и русский.
Андрей весь так и засветился радостью. Взволнованно спросил Клер, не русская ли она.
— Француженка,— ответила Клер и усмехнулась: до того разочарованный был у него вид.
— Товарищи, нам надо сразу же кое о чем договориться,— объявил второй немец. Могучего телосложения человек с волевым, спокойным лицом, он явно был старше их всех — на вид ему было лет сорок шесть.— С этапа нам бежать удалось, но что нас ждет впереди, неизвестно. Как будем пробираться дальше — поодиночке или вместе?
Отто вытащил пробку из бутылки с коньяком, уже наполовину опорожненной:
— Я считаю — вместе. Ты посмотри на девушек — им одним не сдюжить.
— Вместе,— поддержал его поляк.
Андрей кивнул:
— Вместе. Так делать правильно.
Лини и Клер переглянулись.
— Ой, ну конечно! — ответила Лини за них обеих.
Беглецы разом заулыбались.
— Все за одного, один за всех! — с подъемом воскликнул Отто.— Выпьем по такому случаю! — И он протянул бутылку Лини.— На-ка согрейся. Нам с Норбертом это весь день дух поднимает. Тебя как звать?
— Лини.
— Коньяк... В нашем-то состоянии... — засомневалась Клер.— Что из этого получится?..
— А вот — единственный способ проверить! — весело объявила Лини, сделала маленький глоток, ухмыльнулась и глотнула снова.— Спасибо! Теперь я уж точно знаю, что вырвалась из лагеря!
Карие глаза ее горели, скуластое исхудалое лицо с потеками грязи так и сияло.
— Что значит услышать женский голос! Теперь и мы, мужчины, знаем, что вырвались из лагеря! — И Отто передал бутылку Клер.— А вас как звать?
— Клер.
Едва пригубив, она вернула ему бутылку.
— Вы даже губ не смочили.
— А больше боюсь.
— Так делать правильно,— поддержал ее Андрей. Отто хмыкнул, передал бутылку поляку.
— Ну а тебя как зовут?
— Юрек. Спасибо.— И он с наслаждением отхлебнул из горлышка.
— А меня — Норберт.— В голосе второго немца пробилось тщательно скрываемое нетерпение.— Давайте уточним свои запасы. Что у нас из еды? — Он вытащил из кармана куцего пиджака ломоть черного хлеба.— Это все, что у меня есть.— И, взяв у Юрека бутылку, он сделал несколько торопливых глотков.
— А у нас и вовсе ничего,— сказала Клер.
Юрек молча протянул пустые ладони.
Андрей, беря одной рукой бутылку, другой расстегнул полосатую куртку и достал кусочек хлеба. Потом жадно прильнул к горлышку и с явным усилием оторвался, боясь выпить больше, чем ему полагается.
— Ах, спасибо,— хрипло воскликнул он по-русски, возвращая бутылку Отто.
— Ну а ты, Отто? — спросил Норберт.— Удалось тебе организовать на кухне что-нибудь стоящее?
Отто помедлил с ответом. Глоток у него получился чуть более долгий, чем следовало, и, закупоривая бутылку, он глядел на нее чуть дольше, чем нужно. Оттяжка вышла крошечная, едва заметная, но обостренным чутьем лагерников они тотчас же уловили ее.
— Есть кое-что, но далеко на этом не уедешь.
Из одного кармана кожаной куртки он извлек с полфунта конской колбасы, из другого — горбушку хлеба и бумажный кулек.
— Колотый сахар! — объявил он с гордостью.
— Колотый сахар,— севшим от волнения голосом повторила Лини.— Нет, такого просто не бывает.— Покачнувшись, она плюхнулась в сено и весело захохотала.— Я пьяная. А хорошо!
И тут все грохнули, затряслись от смеха, словно ничего смешнее в жизни не видели. Внезапно Норберт смолк, будто его хлестнули по лицу, возмущенно выбросил руки вперед:
— Ш-ш! Тихо! — Все стихли, кроме Лини, и Норберт тряхнул ее.— Довольно! Уймитесь!
— Ой, простите меня.
Бурный приступ веселья прошел, но она все никак не могла сдержать радостного смешка.
— Да что это мы в самом деле? — возмутился Норберт.— Мы же не на луне. Может, тут совсем рядом эсэсовцы шастают. Надо все время смотреть в оба.
— Да, да! — встревоженно зашептал Андрей по-русски. Потом по-немецки: — Мы с ума сойти — так смеяться.
Все еще улыбаясь широченной улыбкой, Отто заговорил быстро, взахлеб:
— Мы сбежали с этапа, остались в живых,— нет, и правда с ума сойти, а? Да я вопить готов, плясать, петь, напиться в стельку, всех перецеловать! Черт побери, мы же на свободе!
— Верно,— согласился Норберт.— Но надо все время быть начеку, иначе плакала наша свобода. Теперь слушайте меня все: еды у нас почти никакой, а мы должны прятаться, пока русские не придут. Как же быть?
— Раньше я для себя так думал,— заговорил Юрек.— Я иду до того крестьянина —ну, кто есть хозяин этого сарая. Я поляк — он поляк. Вот и прошу его накормить меня и спрятать. А теперь, значит, прошу за всех, та-а-к?
— Нет! — выкрикнул Андрей по-русски и отогнул ладонью правое ухо. Потом пояснил по-немецки: — Вдруг крестьянин — предатель. Что тогда? Он говорит немцам, они нас убивают.
Но в разгоревшемся споре Андрей остался в одиночестве — просто потому, что никаких других предложений ни у кого не было,— и вынужден был подчиниться большинству, хоть и с
