дверью.
— Прости, чувак, — пожимает плечами Андрей.
А до моего слуха доносятся женские отчаянные рыдания.
Я сделал Наде слишком больно, и теперь не знаю, как загладить свою вину.
— Андрей, передай кое-что Наде, ладно? — растерянно смотрю в глаза Селезнева.
8. Держись, сестра!
— Не понимаю, что ему еще от меня нужно, — тяжело дышу, отпивая ромашковый чай.
Желудок жалобно ноет в приступах тошноты.
— Пошел он в жопу! Андрей, ты зачем его вообще пустил? — Катя на взводе, и сейчас достанется всем.
— А что мне, драться с ним нужно было? — муж сестры чешет нос и ставит на стол кашу для двухлетней Аськи.
А меня начинает воротить от молочного запаха.
— Послушай, любимый, этот человек предал нашу Надю! Изменил ей! Ты должен заступаться за мою сестру, а не в дом Диму пускать!
— Кать, хватит. Корми ребенка! — собирается уходить, но резко тормозит и обжигает меня презрительным взглядом. — Вот, муж твой передал.
Бросает на стол конверт.
— Я пошел.
— Куда ты?
— Да куда угодно, подальше от вас! — Андрей закатывает глаза. — Всю ночь бубнили и спать мешали!
— Ой, посмотрите на него, не выспался бедненький. Андрей, вот тебе не стыдно? — Катя строит обиженный взгляд.
— За что?
— За то! У человека беда, а тебе все равно! Или ты Диму поддерживаешь?
— Хватит, — шумно выдыхаю через нос, прожигая взглядом проклятый конверт.
Уверена, что там деньги.
Приступ тошноты нарастает, а еще голова начинает кружиться. Это от стресса.
— Надь, а что хватит? — не унимается Катька.
— Из-за меня не ссорьтесь, пожалуйста, — грустно улыбаюсь. — Вы же семья!
Замолкают и смотрят друг на друга.
— Прости, Катюш, — виновато шепчет Андрей. — Я дурачок у тебя.
— И ты меня прости. Гормоны шалят!
— Какие гормоны? — непонимающе щурится.
— Я хотела на четырнадцатое февраля сюрприз тебе сделать, — сестра поджимает губы. — Но раз уж проболталась, то…
Встает и уходит в ванную, а возвращается с тестом-полоской в руке.
Андрей тупо разглядывает вещицу, моргает часто, а у меня замирает душа. Прикрываю довольную улыбку ладонью, слезы проступают на глазах.
— Ты беременна? — соображает Селезнев.
— Да. У нас будет второй ребенок.
— Катенька, — с придыханием. — Родная!
Целует жену в щеки, прижимает к себе и сияет от радости.
Представляю, как Дима обрадовался бы, если бы я показала ему такой тест. Положительный. С двумя четкими полосками.
Рогов очень хотел ребенка, и ему было плевать мальчик это будет или девочка. Мы даже имена придумали. Девочку хотели назвать Анечкой, а мальчика Егором. И на Новый год по совету моей мамы вешали на елку детскую пустышку для привлечения беременности.
Я, конечно, слабо верю, что такое работает, но мама настаивала, и Катя поддакивала.
Еще месяц назад я верила, что у меня с Димой обязательно будет самый лучший год, в котором нас ждет долгожданное счастье быть родителями. А сейчас вынуждена завидовать счастью других и давится собственной реальностью, где муж оказался не примерным семьянином, а предателем.
— Вы такие милые, — глухо шепчу я, смахивая слезы. — Поздравляю, Катюш!
Обнимаю сестру и Андрея. Искренне рада за них, от чистого сердца.
Но червячок зрызет за душу.
Все десять лет моего брака, обернувшегося в итоге кошмаром, я мечтала только о малыше под сердцем. А сейчас мне тридцать шесть и моя фертильность тихо плачет в сторонке, в то время как у моей родной тридцатилетней сестры будет уже второй ребенок.
— Надь, ну, чего ты? — Катя гладит меня по голове. — Ты тоже обязательно станешь мамой.
От ее слов еще больнее становится.
— Правда, Надь, не расстраивайся. У меня знаешь сколько друзей холостых? Ух! И высокие, и низкие, и толстые, и обеспеченные! Мы тебе быстро найдем человека на роль отца для ребенка!
— Спасибо, Андрей, — качаю головой. — Я не готова сейчас к новым отношениям.
— Как будешь готова, только свистни. За тобой такая очередь выстроится, обалдеешь!
Возвращаюсь на свое место и отпиваю еще глоток чая.
— Катюш, ты отдыхай, я Асю покормлю, — Селезнев быстро включается в роль заботливого отца, а сестра садится рядом со мной.
Кладет теплую ладонь на мою руку и осторожно сжимает пальцы:
— Надь, держись! Нужно только пережить развод, а потом легче станет.
— Держусь, — шепчу едва слышно.
— Хочешь я с тобой в понедельник до суда доеду, подашь заявление на развод, а потом мы с тобой вместе в кафе сходим, развеемся?
— А Асю куда? — Андрей оборачивается и застывает с ложкой каши.
Малышка открывает рот и тянется к ложке:
— Папа, дай!
— А с Асей ты посидишь, — требовательно выговаривает Катя. — У тебя же отпуск.
Селезнев вздыхает, но не противится.
Снимаю с пальца обручальное кольцо. Кручу его в руках, рассматриваю гравировку "вместе навсегда". Оказывается, что у этого "навсегда" есть срок годности.
Ровно десять лет.
Как бы комично это не звучало.
— Так что, поедем наказывать предателя? — хитро улыбается Катя.
9. Предел боли
— Готова? — Катя держит меня под руку.
А я смотрю на здание суда пустым взглядом, а в памяти оживают воспоминания десятилетней давности. Я счастливая бегу навстречу мужу, падаю в его объятия, а он целует нежно. Рядом родные и близкие. И кажется, что впереди только радость и вечность с мужчиной, которого люблю до безумия.
— Нет, — качаю головой и слезы замыливают взгляд. — Я не хочу, Катя! Не хочу развода.
— Надь, ты с ума сошла? — сестра недовольно вздыхает. — Мы должны проучить изменщика!
— Нет. Я не могу.
— Можешь! Соберись, тряпка! — обхватывает мои плечи и встряхивает слегка. — Посмотрим, как Дима себя вести будет. Может, потом его простим. А сейчас нужно сопли на кулак намотать и действовать.
— Ну Кать, я же… не знаю… может он правда уже сожалеет? Может, не врет?
— Надя! Блин! Мало того, что ты от адвоката отказалась, так теперь и разводиться передумала!? Ты слишком мягкая, из тебя веревки можно вить.
Опускаю голову и готовлюсь к ужасному событию, которое не входило в мои планы в этой жизни. Развод, он как расстрел, если не хуже.
— Пойдём! — упрямо твердит сестра и тянет меня в серое невзрачное здание.
Поднимаемся к кабинету, Катя внимательно изучает стенд.
— Вот! Реквизиты для оплаты, а это образец заявления. Пиши! — протягивает мне ручку с бумагой. — И еще на раздел имущества, тоже пиши!
Я сажусь на стул, сдавливаю пальцами ручку. Дышать тяжело. И тошнота никуда не делась. Как в субботу началось, так до сих пор мучаюсь. Особенно по утрам.
И сейчас опять накатывает от волнения и спертого воздуха.
Мне душно и страшно. Больно до одури.
— Пиши-пиши! — вторит сестра над ухом.
Я
