Евгения Вечер
Развод. Я все еще люблю
1. Годовщина свадьбы
Они нам дуло к виску. Они нам вдребезги сердца.
А мы за ними во тьму. А мы за ними в небеса!
Они нам реки измен! Они нам океаны лжи!
А мы им веру взамен. А мы им посвящаем жизнь!
Строки из песни Полины Гагариной и Ирины Дубцовой
Зажигаю свечи и присаживаюсь во главе большого деревянного стола. Окидываю взглядом приготовленный мясной пирог и салаты, мясо по-французски, тарталетки с красной рыбой и закуски на разноцветных шпажках.
— Любимый, ты скоро? — устало прижимаю к уху свой телефон.
— Надь, тут на работе завал, придется задержатся.
От досады закрываю глаза и выдыхаю.
— Ты же обещал, что сегодня…
— Надь, — отстраненно бормочет муж. — На носу важная сделка. Я не могу все бросить.
— Но у нас годовщина, — зачем-то напоминаю я. — Десять лет брака.
— Надя! Мы отметим завтра, обещаю. А сейчас прости, мне пора.
Три гудка, холодящих душу, и мое разочарование в миг пропитывает воздух, перебивая запахи вкусной еды. Поднимаюсь с места и задуваю свечи.
Я все понимаю. У Димы своя строительная фирма, которая приносит нашей маленькой семье большой доход. Работы действительно много.
Достаю контейнеры с полки, убираю праздничные блюда в холодильник, снимаю каблуки и прохожу в спальню. За мной бежит Пушинка — лысая кошка, которую Дима купил два года назад. Хватаю с полки любовный роман и устраиваюсь в большом кресле, поджав ноги к груди, а Пушинка лениво тянется и зарывается под одеяльце в своем лежаке.
Обидно, что Дима не смог сегодня провести со мной время. Ведь это не просто очередной день в году. Это наша годовщина! Целых десять лет счастливого брака! Поднимаю взгляд на картину, которая висит над нашей супружеской кроватью. Мы здесь такие молодые, счастливые, влюбленные. С искрящимися глазами. Эту картину подарила моя сестра на первую годовщину. Фото со свадьбы на холсте.
Тогда Дима только начинал вести свой бизнес, а я работала официанткой в самом обычном ресторане. Мы жили на съемной квартире и мечтали о счастье, искренне друг друга любили и поддерживали во всем, заботились друг о друге. Я и подумать тогда не могла, что работа Димы встанет выше нашей семьи.
Телефон вибрирует на журнальном столике.
— Наденька, вы уже отмечаете? — оживленно трещит сестра.
— Нет, — вздыхаю. — У Димы нарисовались дела на работе.
Секундная пауза.
— Ты сильно расстроилась? — осторожно интересуется Катя, а я закрываю глаза и одинокая слезинка катится по щеке.
— Нет.
— Врешь!
Смахиваю влагу с лица.
— Ладно, я расстроилась. Еще и дата такая… десять лет.
— Надь, а может тебе собраться и к нему поехать? — предлагает сестра, и я оживляюсь. — Он ведь не совещания проводит в такое время. Наверняка занят документами. Поможешь ему, ты же разбираешься.
— Катюш, ты — гений! Я сама почему-то об этом не подумала! — вскакиваю с места и спешу на кухню. — Я буду собираться.
— Давай, Надь. Удачи!
Складываю контейнеры с едой в пакеты, накидываю пуховик, вызываю такси. Хватаю бутылку дорогого вина, поправляю прическу и выхожу на улицу под злой февральский ветер. Уже стемнело, город зажег фонари и яркие неоновые вывески.
— Добрый вечер, — улыбаюсь таксисту.
Настроение хорошее. И за это нужно поблагодарить Катю! Сидела бы сейчас в квартире и вздыхала, глядя на картину над кроватью. А так, конечно, не идеально, но все равно проведу время с любимым мужем.
— Добрый вечер, — коротко отзывается таксист, уточняет адрес и срывает иномарку с места.
В пути проводим чуть больше часа. Вечерние пробки и февральский снегопад сделали свое дело, и к мужу в офис я приезжаю около десяти. Поднимаюсь на лифте на двенадцатый этаж, и сердечко трепетно замирает в груди от предвкушения. Вот он обрадуется! На седьмом небе от счастья будет, что я приехала помочь с документами, да еще и не с пустыми руками! Покормлю его, выпьем вина, сделаем всю работу. А потом…
Фантазия подкидывает горячих эротических сцен, и у меня учащается пульс.
Распахиваю дверь в его кабинет и застываю на месте. Внутри все цепенеет. Меркнет. Сердце покрывается гнойниками и душа пропитывается трупным ядом.
— Надя, это не то, что ты подумала! — Дима скидывает с себя рыжеволосую молодую девицу и натягивает трусы.
Те самые трусы, которые ему дарила я!
А я смотрю в лицо его любовницы, и понимаю…
2. Я не железная
Понимаю, что я ей не соперница.
Ей на вид лет двадцать. Худышка с яркой внешностью… а я… боже.
Перед глазами только цветные пятна. Красные, кровавые, липкие. Роняю пакеты с едой и вином. Звон. Бутылка дорогого пойла разбивается. Как моя душа.
Бац. И все. В тысячи осколков. В ошметки.
— Надя! Я все объясню! — жужжит голос мужа отдаленно.
Я ничего не слышу, кроме собственного долбящего набатом сердца. И не хочу слышать. Пустые оправдания не помогут изменить ситуацию.
Десять лет… десять лет счастливого крепкого брака.
— Наденька, — шепчет мне на ухо и касается моих плеч, заставляя отмереть и заглянуть в его глаза.
Цвета майской зелени, яркие и насыщенные. Напоминающие весну. Такие родные, близкие, обожаемые.
— Надюша, — виновато опускает голову.
А я молчу. Нет ни слез, ни ожидаемой истерики. Только цунами беспощадной боли захлестывает и обжигает грудь изнутри.
— Надь, — шепчет, берет мою руку и целует ладонь.
Каждый пальчик. Каждый миллиметр кожи.
Раньше его поцелуи вызывали во мне волну томительного желания, а сейчас прикосновения губ как укусы ос. Болючие.
Замахиваюсь и отвешиваю Диме звонкую пощечину. Его любовница взвизгивает и закрывает рот рукой.
— Бей! Бей меня, Надя, я заслужил! Давай! Ударь еще! Сильнее! — заливается муж, а я разворачиваюсь и быстрым шагом направляюсь к лифту.
Я не верю…
Не верю, что Дима предал меня.
Он не мог!
Он меня любит.
Только я видела все своими глазами.
Видела, как рыжеволосая девица сидела на нем, извивалась, постанывала.
Наслаждалась чужим мужчиной. Моим мужем.
А мой ли он теперь?
— Надя, я все объясню, не уходи! — Дима хватает меня за запястье.
— Нечего тут объяснять, — выдаю надломленным голосом.
Дима растерянно смотрит на меня. Я никогда еще не видела его таким напуганным и жалким. Рогов Дмитрий — влиятельный сорокалетний мужчина с пронзительным взглядом, властный и строгий. А сейчас передо мной нашкодивший щенок, виновато виляющий хвостиком.
— Надь, она ничего не значит! Я сам не знаю, что на меня нашло!
