трагедии, облетевшей даже самые потаенные уголки города, выражалась просто: драка, затеянная "нерадивым пьяным курсантом мореходной школы". Насильников, как невинных жертв, хоронили с почестями. Было перекрыто движение по центральной улице, которую, как огромная темная река, наводнило траурное шествие. На кладбище состоялся громогласный митинг. На нем выступавшие говорили, какую "огромную потерю понес Балтиморск", какие "любящие Отечество сердца преданных делу Ленина комсомольцев перестали биться"… А гроб с телом Александра везли на кладбище по задворкам в немытом кузове старенького ГАЗа. За ним в мучительном молчании следовали Соня, поддерживаемая под руки матерью и Семеном. Она сама была похожа на покойницу. Еще топтали влажный от мороси асфальт несколько курсантов мореходки во главе с мастером Максимом Чижовым. У небрежно вырытой кособокой могилы вдовая невеста еле слышно плачевно запричитала:
— Это я, это я во всем виновата… я его не выслушала… да и не могла… не могла я…
— Нет, Соня, нет… ты не виновата… ты стала жертвой преступников и подонков, крепись… — старался поддержать девушку Семен.
Хотя самому хотелось рыть землю, насыпанную вокруг свежевыкопанной могилы. Душа стонала от боли и захлебывалась от слез, а еще больше — от вопиющей и жестокой несправедливости. Вчера Семен пытался самому директору мореходки Виктору Кораблеву объяснить, что в действительности произошло на новостройке, что его друг, как истинный моряк и мужчина, защищал честь любимой девушки и не мог он быть пьяным. Но руководитель, подключив к разговору замполита Галину Суворову, заявил, что советские правоохранительные органы не могут ошибаться, а Семен преступно подвергает сомнению их авторитет. Затем жестко отругал его. Мол, тому дружба с нерадивым курсантом не позволяет объективно взглянуть на "факты". А Галина Суворова, внеся свою воспитательную лепту, строго заключила, что Александр своим преступлением "запятнал доброе имя мореходки".
"Как же это?.." — застонал Семен, когда гроб с телом Александра опускали в могилу. Вдали послышался гудок судна, как салют парню, который ради флотского будущего прибыл в этот жестокий для него город.
— Все, ребята, нам пора, — тихо сказал мастер. — Пусть земля ему будет пухом…
"Со святыми упокой, Христе, душу усопшего раба Твоего Александра…" — мысленно произнес запомнившуюся ему после похорон деда молитву Семен.
— Я хочу, я хочу туда, к нему… — забилась в истерике Соня.
— Соня, нужно жить, жизнь только начинается… — говорил Семен девушке все, что приходило ему на ум, хотя и сам не верил своим словам, звучавшим фальшиво.
Соня его не слышала. И Семен, убитый горем, простился только с ее бедной матерью и поплелся за толпой ребят.
В мореходке юноша написал письмо отцу Павлу с просьбой совершить отпевание над рабом Божьим Александром. Только вера в Бога, письма от Оли и защищали его от крайнего отчаяния и апатии ко всему. В свободное время, чтобы не завыть в кубрике, он отправлялся в увольнение. Но на кладбище к могиле Александра идти не решался — боялся, что там душа и вовсе разорвется от боли. Только бродил одиноко по берегу моря, смотрел в серую беспросветную даль Балтики и раздумывал о жизни. Он после потери друга, после случившегося с Соней на голову повзрослел. Романтика, которая ослепляла его розовым светом, утонула в суровой действительности моря житейского.
Семену, как никогда, хотелось оказаться рядом с Олей. Но это было невозможно… А предстоявшие три года службы в военно-морском флоте казались целой вечностью ему, испытывающему непреодолимое душевное одиночество. "Нужно обязательно попасть в армию, на два года, а после службы устроюсь на гражданский флот, на плавбазу, и Олю с собой возьму", — борясь с пессимизмом, раздумывал юноша. Эта мысль так понравилась ему, что он с ней уже не расставался. Однако с Олей своим планом Семен не поделился — решил осчастливить ее судьбоносным сюрпризом.
6
В родном Шляховом Семена на военную службу провожало бы чуть не все село. Звучали бы песни "Через две зимы", коронная украинская "Провожала маты сына у солдаты". Служивые в прошлом мужики и парни поведали бы о своих армейских подвигах, шумной толпой провели бы до крытого грузовика, продолжая наставлять под плач гармошки… А здесь перед призывом только трое ребят разделяли с ним тоску. Еще до ухода в военкомат, поднявшись ни свет ни заря, Семен устремился на кладбище. Приближаясь к могиле друга, он не поверил своим глазам. Там в рассеивающихся сумерках, склонившись над немым холмиком, как плакучая ива, стояла Соня.
— Лучше бы я вместе с ним… — сказала она вместо приветствия.
— Соня, его душе от таких слов очень тяжело. Саша говорил, что ты крещеная… Давай-ка вместе будем молиться, чтобы Господь удостоил его рая…
— Его больше нет… — казалось, не слыша собственных слов, говорила поникшая девушка.
Семен, проглотив горький комок, вдруг подумал о крестике и ясно вспомнил слова отца Павла: "Подаришь близкому убитому горем человеку". Он дрожащей рукой вынул из нагрудного кармана черный мешочек и извлек из него находившийся вместе с подаренным священником свой новенький серебристый крестик. Призывник его поцеловал и протянул девушке:
— Соня, возьми этот крестик. Лучше повесь у сердца. Пусть он напоминает тебе о Боге. Молись Господу, проси для Саши небесного царства. Молись своими словами. Он тебя услышит… и Саше будет хорошо.
— Спасибо… — еле слышно сказала она.
А на крестик, который девушка рассматривала, капнули слезинки. "О, Господи, я не могу прийти в себя, все внутри перевернулось, а каково ей…" — разделяя горе девушки, думал Семен. Он перекрестился.
— Крепись, Сонечка, крепись… — только и смог выдавить из себя бывший курсант, собираясь уходить. — Мне в военкомат…
— Он тоже должен был идти туда… с тобой…
Девушка припала к широкой груди Семена, словно пытаясь за ней укрыться от ужасной реальности. Она заплакала навзрыд, изливая всю скопившуюся горечь. Ее слезы стекали не только на форменную фланку курсанта — они просачивались в самое сердце.
— Крепись, Сонечка, все будет хорошо, — шептал Семен, кусая губы.
— Иди, Сема, иди, спасибо, — отпрянув от парня, молвила девушка. — Иди, а то опоздаешь, — просила она и, к удивлению Семена, перекрестила его.
— Держись, моя хорошая…
Юноша поцеловал Соню, как родную сестру, в холодную влажную щеку и ушел, не оборачиваясь. Он уже не мог больше сопротивляться слезам. Весь мир затуманился, даже потускнел лучистый рассвет. И только у самой мореходной школы он как-то смог взять себя в руки…
В военкомате Семену, как он считал, повезло. Ибо там чуть раньше флотского офицера появился армейский майор, который стал приглядываться к крепким ребятам для набора в сержантскую учебную часть. Семен
