с Эллисом бросили на диванах, до нее донесся грохот — машина пробиралась в гардероб. И, конечно, наутро вся винтажная одежда пропала.
Марлоу сняла с вешалки худи цвета лайма и такие же легинсы. Если сеть так заботится о том, что она носит, пусть используют спецэффекты.
«Какие ядовитые цветуёчки на этой кофточке, но ей идет! — последовал комментарий через мгновение. — Покупаю!»
Марлоу чуть не вырвало от «ядовитых цветуёчков». Определенно, кто-то в костюмерной стремился ей насолить.
С другой стороны, рассуждала она, направляясь в кухню и открывая холодильник, у нее есть ангел-хранитель в буфете. Последние научные исследования выявили прямую связь кофеина с повышенной тревожностью, и сеть немедленно вознамерилась запретить Марлоу пить на камеру кофе. Но кто-то из буфета пришел на помощь и разработал специально для нее кофе, которому можно придать цвет сока холодного отжима. Сейчас Марлоу открыла пластиковую бутылку с надписью «Морковный сок» на этикетке, отхлебнула жидкость терракотового цвета и посмаковала горькую прохладу эспрессо со льдом. Почувствовав вкус, она тут же расслабилась, с плеч как будто свалился тяжкий груз, сердце забилось радостнее, с лица ушло напряженное выражение. Она ощутила, что производит впечатление довольного жизнью человека, и, словно по сигналу, раздался глухой щелчок. Камера в медной ручке на дверце шкафа, расположенного напротив нее, уловила этот момент и зафиксировала идеальный образ, подходящий для рекламы «Истерила»; он появится в углу экрана через — Марлоу начала считать — три, две…
«Она действительно все время выглядит офигенно довольной, — подал кто-то голос на ее панели. — В следующий раз, когда на „Истерил“ будут скидки, я, пожалуй, его попробую».
«Вам не кажется, что она как-то странно пьет этот сок? — спросил кто-то еще. — Словно смакует каждый глоток. Наверняка это кофе, а нам просто пудрят мозги компьютерной графикой».
Марлоу застыла с прижатым к губам горлышком бутылки. Она осмыслила комментарий, затем запрокинула голову и заставила себя сделать гигантский глоток. Потом осторожно выдохнула, опасаясь выдать ни с чем не сравнимый запах кофе, и постаралась скрыть улыбку: запахи через экран не передаются. Сердце екнуло, как всегда, когда ей в голову приходило что-то новое для списка «Принадлежит только мне», хотя порой она годами его не пополняла. Час между тремя и четырьмя часами ночи, когда вещание прерывается на рекламу. Раздевалки, приемные врачей, уборные в ее доме и по всему городу. Больше всего ей нравилась кабинка туалета в веганском гастробаре в центре — подростком она царапала на его крашеных стенах пилкой для ногтей какие-нибудь крепкие словечки в адрес своих самых противных подписчиков. И вот теперь — запах. Вроде бы ерунда, но зрителям он недоступен.
* * *
Вечеринки Жаклин проходили одинаково на протяжении почти десяти лет. Марлоу садилась у правого подлокотника на диване цвета канталупы, обратившись лицом к восточной камере. Ида, назойливо бубня о чем-то, плюхалась напротив нее в мягкое кресло, обитое тканью с маргаритками. Марлоу нравилось общество Иды, когда та была вульгарной неряшливой пьянчужкой. Но теперь она не пила и сидела дома с детьми, а потому на вечеринках большую часть времени с драматическим надрывом жаловалась на свои аллергии. Она опасливо обходила оттоманку, словно минное поле, и гнусавила: «О боже, это что, мохер?», потом бросалась к окну, закрывала его и хныкала: «Простите, иначе никак — пыльца». Однажды робот-официант, не распознав список аллергий с ее девайса, протянул Иде поднос с коктейлем из креветок. На следующей неделе Ида отправилась в городскую администрацию, произнесла там двадцатиминутную речь о своей крапивнице и настаивала, чтобы сеть вывела из эксплуатации и, кажется, даже «расчленила» провинившуюся машину.
Но сегодня без всяких объяснений Иду заменили. Новая девушка — лощеное лицо с бронзовой помадой, оливковая кожа, выдающиеся скулы и две черные косы — сидела на ее месте, подобрав под себя голые ноги, словно была здесь всегда.
Марлоу взглянула на Жаклин. Та стояла посередине толстого ковра песочного цвета, держа в руках предмет под названием «скранч», а по сути обтянутую тканью резинку для волос. На этих вечеринках Жаклин продвигала вещи и продукты, которые, как она уверяла, изменили ее жизнь: устройства для укрепления мышц пресса, смузи, уродливые стеганые сумочки. При этом Марлоу, как и все остальные, знала, что ничего они не изменили: сеть выбирала их в соответствии с соглашениями со спонсорами, а Жаклин привлекала к этим товарам внимание, расписывая их достоинства десятку реально присутствующих гостей и своим без малого десяти миллионам подписчиков — плюс подписчикам своих гостей. Выбранные сетью предметы отражали вкусы целевой аудитории Жаклин: замужние женщины с детьми со всей Америки в возрасте от двадцати восьми до сорока четырех, которые смотрят канал по будням, около девяти часов вечера складывая высушенное после стирки белье. Хотя Жаклин полностью вписывалась в эту категорию — ей было тридцать восемь, и она растила двух дочерей, — она всегда смущалась, если кто-то упоминал ее поклонниц. «От этого я чувствую себя такой старой и скучной», — посетовала она однажды Марлоу. «Но это лучше, чем мой стрим», — ответила та. Никто не стал бы с этим спорить.
— А где Ида? — обратилась Марлоу к Жаклин, перекрикивая вызванные демонстрацией скранча ахи и охи.
Жаклин пропустила реплику мимо ушей. Она натянула резинку на запястье и повела рукой, чтобы все видели.
— И еще она прикольно смотрится как браслет, — сказала она.
— Жаклин! — не отступала Марлоу. — Ида что, на каникулах?
Ее вопрос потонул в звоне разбитого стекла. Женщины повернулись и увидели робота-официанта, склонившегося над осколками винного бокала. Марлоу заметила, что лилии в стоящей на журнальном столике вазе изогнулись в ту же сторону и их алые пестики вытянулись, направив крошечные камеры на место происшествия. Она могла поклясться, что робот специально уронил бокал, чтобы заглушить имя Иды.
Когда она снова взглянула на Жаклин, та кивнула ей и дотронулась до своих губ. Это был сигнал, означавший «я скажу тебе за камерой».
Через час Марлоу проходила мимо туалета, и Жаклин вытянула оттуда руку и затащила ее внутрь.
— Ида сбежала, — сообщила она, закрывая дверь.
— Как это? — Марлоу посмотрела на себя в зеркало. Один из роботов-парикмахеров, служивших у Жаклин, щелкая серебряными когтями около ее уха, прицепил на ее темные волнистые волосы нелепую заколку в виде банта.
— Вот так, — ответила Жаклин. — Взяла и бросила Майка и детей. Просто смоталась. Уехала из штата. — Она нарисовала в воздухе невидимую дорожку. — Посмотри по карте. Она в Денвере. И ради бога, Марлоу, не упоминай ее больше при камерах.
— А как же контракт? — спросила Марлоу. — Мне казалось, они с Майком в этом году на мели. — Она отцепила заколку
