печенье. – А… у вас здесь хорошо. Уютно.
– Всем коллективом стараемся, – кивнул Гришка. – Здесь иначе нельзя…
Они ещё о чём-то разговаривали, но Жутенька уже не слушал, его внимание привлекла сумочка Елизаветы. Потому что зашевелилась.
Он несколько секунд удивлённо наблюдал, как наружу выбралась когтистая лапка, потом вторая. И ушки (сразу оба). И два красных глазика… Жутенька даже забыл, что в комнате Гришка и Елизавета! Прямо у него на глазах из небольшой сумочки появлялась ужасно хорошенькая… носкоедочка!
На миг оторвавшись от наблюдений за ней, он быстренько глянул на Елизаветины ступни в одноразовых тапочках. Беленькие, чистенькие, с нежно-розовым горошком носочки заставили его восторженно пискнуть… И носкоедочка тут же замерла, уставившись на него.
Он робко помахал ей лапкой. Она отмерла, огляделась, нашла дверь и, вновь обернувшись к Жутеньке, решительно ткнула в найденное длинным, суставчатым пальчиком с острым коготком. А потом беззвучно спрыгнула со стула и быстро прошмыгнула к двери.
Делать было нечего, пришлось тоже выбираться из Гришкиной сумки и мелкими перебежками догонять новую пока-ещё-незнакомую.
– Ты кто? – коготок упёрся ему в грудь, едва он выскользнул в коридор.
– Я… Я? – он так растерялся и занервничал, что, кажется, забыл все слова.
– Да, ты. Ты кто? Я Страшуля. А ты?
– Жутенька, – пискнул Жутенька. – Я здесь с Гришкой.
– С Григорием? – понимающе переспросила Страшуля и, когда Жутенька сглотнул и кивнул, уцепила его за лапку. – Значит, местный. Значит, всё здесь знаешь. Показывай, где наш Тошка!
Жутенька опять сглотнул. И опять кивнул. А потом развернулся и уверенно зашагал в самый дальний конец коридора, к пятой палате. Туда, как он слышал, нынче заселили новенького человека Антона Смирнова. Жутеньке самому было интересно на него взглянуть, потому что все «приходящие» сегодня так или иначе вспоминали о новеньком. И теперь вон Елизавета появилась тоже из-за него. И… Страшу-у-уля. Да. Жутеньке очень хотелось на него посмотреть!
Тошка был маленьким. Совсем маленьким. И худеньким. И очень бледным. Он спал, свернувшись калачиком, и, казалось, светился изнутри. Страшуля, сделавшись вслед за Жутенькой настоящего размера, подошла к кровати и осторожно поправила одеяло, укрыв хрупкие острые плечики Тошки.
– Он твой человек? – шёпотом спросил Жутенька.
– И он тоже! – с вызовом обернулась Страшуля. – А что? У него пока нет своего собственного носкоеда.
Жутенька затряс головой.
– Н-нет, ничего. П-просто… Лучше же, когда есть свой собственный.
Страшуля отмахнулась:
– Успеется. У нас сейчас другие дела. Нам надо о-пе-ра-ци-ю сделать.
– Ясно, – Жутеньке ничего не было ясно, но он стеснялся расспрашивать Страшулю. Вдруг ещё покажется ей глупым. Или чересчур приставучим… А хотелось показаться умным и…
Шёпот Гришки и Елизаветы в коридоре заставил Жутеньку испуганно схлопнуться и шмыгнуть за ножку кровати. Страшуля, слегка растерявшаяся сперва, быстро сообразила и последовала за ним.
– …У нас, в принципе, всё есть, нас неплохо обеспечивают, – тихо рассказывал Гришка, приоткрывая дверь палаты. – Одежду, в которой его привезли, мы выдали обратно, в нашу пижамку переодели. А вот бельё и носочки, если привезёте ему, будет здорово. Носки лучше потеплее. У малышей вроде Тошки ножки часто мёрзнут.
– Хорошо, поняла. Я утром всё привезу, – Елизавета подошла к кровати и совсем как Страшуля пару минут назад поправила на Тошке одеяло. – А вы… Григорий, вы завтра во сколько сменитесь?
– Я вас дождусь, Лиза. Проведу к Тошке, а потом… Если у вас будет время и желание, может быть, выпьем кофе? Тут недалеко есть очень уютная кофейня…
Цепкие пальчики Страшули опять сцапали Жутеньку за лапку и потащили прочь из Тошкиной палаты. И уже у самого выхода они услышали Елизаветино:
– У меня будут и время, и желание.
Глава 6
Так в жизни Гришки и Жутеньки появились Елизавета и Страшуля. И ещё Тошка.
Со Страшулей и Лизой они встречались через день, а порой и ежедневно. Жутенька теперь старался сопровождать Гришку везде, куда бы тот ни шёл, тем более что ходил он только на работу… и на встречи с Лизой. У Страшули со встречами проблем не возникало, она отлично приспособилась кататься в сумке, которая – Жутенька был уверен! – внутри являлась гораздо объёмнее, чем снаружи. А вот ему… ему приходилось привлекать на помощь всю свою фантазию и Бякину домовушечью изобретательность. То они в Гришкиной куртке карманы продырявят, чтобы тому пришлось брать на свидание хотя бы небольшой рюкзак (надо же куда-то сложить ключи и телефон); то, наоборот, ушьют настолько, что в них – в карманах – ничего не помещается… Так или иначе, но на свидания с Лизой и Страшулей Жутеньке чаще всего попадать удавалось. И однажды Жутенька внезапно понял: никогда ещё в их с Гришкой жизни они не были так счастливы!
– Ты растолстеешь, – хихикала Бяка, когда Гришка, собираясь на очередное свидание, вновь распечатывал новую пару носков.
Жутенька довольно скалил зубки и показывал Бяке язык.
Их с Гришкой счастье омрачала лишь приближающаяся Тошкина операция. Жутенька не особо разбирался в починке человеков, но, кажется, с операцией этой не всё было так просто. Кажется… Тошка мог во время неё раздвоиться на неподвижного и полупрозрачного Тошек. И Лиза с Гришкой хоть и старались не говорить о такой возможности (во всяком случае друг с другом), но всё равно очень переживали. И Страшуля переживала. И вскоре Жутенька понял, что он тоже.
В ночь перед Тошкиной операцией Гришка взял суточное дежурство. Лиза со Страшулей вечером к ним не пришли. Жутенька слышал: Гришка говорил с Лизой по телефону и попросил не приезжать, потому что она плакала даже в трубку, а здесь, в больнице, плакать вообще нельзя. Примета плохая.
Поэтому Гришка сам очень долго сидел в Тошкиной палате. Наверное, рассказывал маленькому человечку добрые сказки на ночь. Жутенька им не мешал. Он отправился по другим палатам и привычно уже поскладывал разбросанные на полу носочки в тапочки, позаглядывал с любопытством в детские лица, попытался угадать парочку снов, как это умела делать Бяка, но, конечно, не преуспел… А едва он вернулся в дальний конец коридора и только-только спрятался за стойку с цветами, Гришка потихоньку выскользнул из Тошкиной палаты и зашагал в комнатку, где проводил ночи во время дежурств.
Жутенька дождался, когда он скроется из виду, и когда станут неслышны его шаги, и когда вдалеке тихонечко скрипнет дверь… А потом сделался большим, с Гришку, и заглянул в Тошкину палату.
Тошку он видел лишь ночами, поэтому, конечно, всегда спящим. Как, впрочем, и остальных маленьких поломанных человеков. Вот и сейчас Тошка спал. И казался совсем крохотным. Неужели они с
