херувима[68].
Однако при всех достоинствах дать однозначную оценку оперным переводам Лишина трудно. Как и все в его творчестве, они неровны, хорошие идеи соседствуют с неудачными каламбурами, плохими рифмами, иногда откровенной балаганщиной. Так, сознательно или незаметно для себя (в силу «излишней» литературной эрудиции), он вводил в некоторые тексты хрестоматийно известные цитаты. Например, в хоре из «Риенци» Вагнера (кроме Лишина, это либретто никем не переводилось), сохранившем пафос, витиеватость и торжественную тяжеловесность оригинала, неожиданным диссонансом выглядит явно спародированное «Ложится в поле мрак ночной» из «Руслана и Людмилы» Пушкина - Глинки:
Проснись, о мирном сне забудь
И вести радостной внемли:
Вступает Рим на славы путь,
Которым свято предки шли,
Бежит пред солнцем мрак ночной
Лучом палящим он гоним;
Позор свой сбросив вековой,
Зарей свободы блещет Рим[69].
А в уста одного из персонажей «Жана де Нивеля» Делиба (действие относится к эпохе правления Людовика XI и Филиппа Доброго) вложены ни больше, ни меньше как бессмертные грибоедовские строки:
...Я их увижу под венцом...
Что за комиссия - Создатель! -
Быть взрослой дочери отцом!..
На вопрос собеседника о том, откуда взято столь яркое изречение, первый персонаж отвечает: «Это выражение одного скифского мудреца»![70]
Что касается романсовых текстов, Лишина особенно привлекал Шуман: им осуществлены переводы циклов «Любовь поэта» (слова Г. Гейне), «Круг песен» (Й. Эйхендорф)[71], «Любовь и жизнь женщины» (А. Шамиссо)[72], отдельных песен. За Шуманом по количеству переводов следует Лист - «Лорелея», «В счастье и в горе», фрагменты «Легенды о Св. Елизавете»[73]. В романсовых переводах Лишин выступает как поэт-лирик, пишущий гладко, красиво, элегично (часты определения «жгучий», «чаруя», «томит»). Собственно литературных недостатков в текстах практически нет, но в соотношении с музыкальным оригиналом иногда бросаются в глаза некоторые несообразности. Так, в переводах шумановских романсов из-за выбранного Лишиным принципа «на каждую ноту - новый слог» задуманные композитором legato и распевность превратились в речитативы. Кроме того, жертвуя точностью перевода ради требований метра и рифмы, Лишин кое-где не учитывает структуры мелодии. Например, в песне «Сумерки» (из «Круга песен») он отказался от дословного перевода фразы «Was will dieses Grau'n bedeuten?» («что означает этот ужас»), продолжая предыдущее описание природы - в результате на вопросительную музыкальную интонацию ложатся не соответствующие ей по характеру слова «дышит тайной все кручиной». Впрочем, подобные оплошности встречаются даже в значительно более поздних переводах В.П. Коломийцова, а учитывая обилие корявых и безграмотных подстрочников, выполняемых современниками Лишина, его тексты выглядят в высшей степени благополучно.
Дом, в котором родился Г. А. Лишин
Дарственная надпись на фотографии, подаренной В. В. Ястребову (из фондов архива РИИИ).
Фото использовано в оформлении обложки
Открытие памятника М. И. Глинке в Смоленске 20 мая 1885 г.
Памятник М. И. Глинке в Смоленске. Современное фото
Стихотворения
Его литературный дар проявился едва ли не ранее музыкального. С юных лет в письмах и деловых записках Лишин изъяснялся стихотворно. Окружающих поражало его умение экспромтом выдавать остроумные пародии и эпиграммы среди обычной бытовой болтовни. Например, как-то в поезде, в компании с юристом А. Ф. Кони и упоминавшимся Н. Ф. Соловьевым на вопрос о том, как ему спалось, Лишин продекламировал:
Мне снилось все в мажорном тоне:
Сиянье звезд на небосклоне...
Несут меня с голубкой кони
Сквозь ширь полей и мрак лесов.
И я, склонясь у ней на лоне,
Внимаю трелям соловьев.
Проснулся я... в минорном тоне
Увы, не с нею, а в вагоне...
Но правда есть средь вещих снов:
Гляжу - со мною рядом Кони,
А визави - Н. Соловьев[74].
А поэту П.И. Вейнбергу, пригласившему его принять участие в своем авторском концерте, Лишин сходу ответил:
Напрасно друг, Исаич Павел,
Ты мнишь, что я тебя оставил,
И леший сам меня возьми,
Коль не явлюся я к восьми.
А потому твой страх излишен
Сбор береги.
Григорий Лишин.[75]
Есть у него экспромты, посвященные знаменитым певцам Николаю Фигнеру, Дезире Арто, Марии Дюран, итальянскому трагику Эрнесто Росси (на французском языке).
При жизни Лишина под псевдонимом Нивлянский (от села Нивное, где находилось его родовое имение[76]) была опубликована лишь небольшая часть его стихов в журналах «Звезда», «Гражданин», «Музыкальный свет». Спустя несколько лет после его смерти стараниями одного из старших братьев был издан сборник[77]; однако в бумагах частных лиц встречается много стихов, очевидно, не найденных родными и потому не вошедших в него. Стиль Лишина - гладкий, практически без литературных погрешностей; излюбленный метр - пятистопный ямб (по мнению литературоведов, особенно характерный для русского стихосложения). Благодаря несомненной мелодичности, многие его стихотворения быстро превратились в романсы и в этом виде завоевали большую популярность. Так случилось и с одним из самых известных - «О, если б мог выразить в звуке». Оно представляет собой вольный перевод из Гейне и посвящено Соловьеву. Опубликованное в 1875 г., оно уже спустя год с небольшим стало основой прекрасного романса Л. Д. Малашкина:
О если б мог выразить в звуке
Всю силу страданий моих,
В душе твоей стихли бы муки
И ропот сомненья затих.
И я б отдохнул, дорогая,
Страдание высказав все,
Заветному звуку внимая,
Разбилось бы сердце твое![78]
Другой несомненной удачей Лишина явилось большое стихотворение, прочитанное 20 мая 1885 г. в Смоленске, в день открытия памятника М.И. Глинке. В начальных строках, обращаясь к сестре композитора, Л.И. Шестаковой, он заявляет о желании внести и свою лепту в общий праздник:
Поток несет в течении своем
И мощный дуб, и бедные былинки...
Так в том венке, что Русь сплетает Глинке,
Мой скромный стих пусть служит лепестком.
Далее перед слушателями проходит
