мессер Паче Пезамиола из Бергамо. Женщины — жены и родственницы главных fautores, клирики, знать и простые люди увлекались новым учением, служители которого, «одетые в драгоценные одежды», дерзали посещать католические мессы. Мало этого, у еретиков, как и в Ломбардии, существовали свои школы в Поджибонси, Пиан ди Кашья и Понте аль Сьеве, и многочисленные катары бродили по всему флорентийскому округу, жили в Вальдарно и Вальдельзе. Когда арестованный и отрекшийся, но возобновивший свою пропаганду Патернон бежал из Флоренции, его сан последовательно переходил к прежним его министрам. Больших усилий стоило ослабить флорентийскую ересь, и еще в XIV веке слышны, правда слабые, ее отголоски.
Двигаясь на юг, ересь давно подобралась к Риму и тайно жила в нем. На мысль об этом наводит сообщение Цезария о существовании в Риме школы катаров в 1209 г. Но только позднее в 1231 г. ересь обратила на себя внимание властей. Патаренов-мирян сожгли, клириков лишили сана и заточили, а сенат и папа опубликовали суровые меры против еретиков, но, видимо, они остались и в самом Риме, и в патримонии Петра. В Вечном городе следы их заметны в 1258 г., в Сполето — в 1260-м.
Наконец и юг Италии был затронут пропагандой секты. В 1224 г. ломбардские катары появляются в неаполитанском королевстве (особенно много их в Неаполе и Аверзе), в 1228 г. их стремятся уничтожить, а в 1235 г. Иннокентий IV подозревает их участие в разграблении доминиканского монастыря. Еще ранее, в конце XII века, патарены — в Калабрии, в XIII же встречаются и в Сицилии. Происхождение катаризма на юге Италии, вероятно, вызвано не только ломбардскими еретиками, но и выходцами с Востока.
4. Так, к 30-м годам XIII в. катары рассеялись по всей северной Италии — «умножились, как песок морской», — появляясь перед нашими глазами на пространстве от Турина на западе до Тревизо, Венеции и Римини на востоке, а на севере до Виченцы и Бергамо[10]. Отсюда еще в XII в. еретики опустились в Среднюю Италию, густо осев в Тоскане, задев Умбрию и Марку Сполетскую, проникнув в патримоний Петра, Неаполь, Калабрию и Сицилию, слившись с еретиками, пришедшими в южную Италию прямо с Востока. К сожалению, слишком многое скрыто от нас благодаря несовершенству наших источников. С другой стороны, вслушиваясь в буллы пап и темный сжатый язык хроник, мы очень часто замечаем, как ересь преувеличивается вольно или невольно, покрывая своим именем чисто политическую вековую борьбу папства и империи. В этом отношении показательны некоторые дошедшие до нас данные.
В 1225 г. ересь приняла значительные размеры в Брешии — «quoddam haereticorum domicilium»{15}. По словам папы Гонория III еретики, «приготовив к бою с католиками башни, не только пожаром и таранами разрушили церкви, но, кидая с вершины башен пылающие факелы, святотатственными устами осмелились лаять о том, что они отлучают римскую церковь и следующих ее учению». В этой борьбе замешаны были знатные граждане, обладатели башен — Де Гамбара, Угони, Ориани, Ботари, и, несмотря на повеление папы срыть башни, борьба продолжалась: на папу внимания не обращали и сам подеста стоял на стороне виновных — fautor haereticorum. Уже одни эти обстоятельства делают подозрительным мнение, что здесь дело идет только об еретиках. К счастью, булла от 15 июня дает более определенное указание. Отлученные папой магнаты явились к нему, «всеми способами стараясь оправдать вину свою и отсутствующих, утверждая, что государство брешианское уже давно разделилось на партии, как это известно, и что, если в их партии находятся люди, заподозренные в вышеназванном лжеучении, они стремились защищать их не как еретиков, а как членов своей партии». И видимо, этот аргумент имеет некоторое значение для Гонория, так как он облегчил наложенные им взыскания. Впрочем, может быть, и для него этот аргумент только прикрывал чисто политическое соглашение с враждебной ему партией. Но если даже и так, еретики (credentes?), спокойно существовавшие в Брешии, не устранялись ни от политической жизни, ни от политической борьбы и были достаточно сильны и многочисленны, чтобы окрасить своим цветом партию и позволить себе в пылу борьбы эксцессы, вызвавшие раздражение папы.
Аналогичные факты замечаются и в других частях Италии. Например, в Орвието, где довольно легко раскрывается сплетение ереси с политикой, можно оценить значение вышеуказанных свидетельств Гори. Гибеллины, стоявшие за союз с Сиеной, готовые уступить ей Кьюеи, вероятно, насчитывали в своей среде немало еретиков. Изгнанные из Орвието в 1125 г., они продолжали бороться со своими орвиетскими врагами и в 1141 г. освободили от зависимости Орвието Кьюси. Скоро они вновь появились в Орвието, чтобы быть опять изгнанными в 1163 г. Немного позже в Орвието начинается оживление пропаганды патаренов, сочетавшееся с политическими распрями. В 60-х годах, может быть еще во время господства гибеллинов, в Орвието действовал патарен Германии Пармский. В самом конце 60-х годов при епископе Рустике (1168 г.) его заменил флорентиец Диотесальви, который вместе с Герардом из Маццано (Mazzanum — городок Кампаньи), «как Сатана притворяясь ангелом света и лживо показывая себя почтенным по виду, честным походкою и внешними привычками… посеял в Орвието злейшее учение манихеев». Правда, епископ изгнал обоих, но их приверженцы остались и тайная пропаганда продолжалась, особенно среди женщин. Диотесальви и Герарду «наследовали две женщины, дщери зла, Милита из Монте-Меато и Юлитта флорентийка». Они казались искренними и ревностными христианками, посещали церковь и исполняли обряды. Обманутый их поведением епископ допустил их в «братство клириков». И «в то время как одна из них по имени Милита, точно вторая Марта, казалось, заботилась о поправке крыши большой церкви, другая, Юлитта, как вторая Мария, видимо, всеми силами предалась созерцательной жизни. Наибольшая часть женщин нашего города и некоторые их друзья стали чтить их как святых — «coeperunt sicut sanctissimas venerari». Но они, «как таящийся в траве хладный змей», под предлогом религии «многих мужчин и женщин вовлекли в лабиринт названной ереси». Испуганный ее ростом и понявший наконец роль двух «волчиц», епископ, «iudicum et aliorum prudentum consilio habito»{16}, «поднял такое преследование еретиков, что иные из них были повешены, другим отрублена голова, третьих предали на сожжение мстительному пламени, четвертые… вне государства оплакивали казнь вечного изгнания, наконец, иные, худо кончив жизнь в своем заблуждении, приняли мерзкое погребение за оградой церковного кладбища». Погибли ли Милита и Юлитта, неизвестно. Но только епископ, у которого как раз в это время были разногласия с папою, уехал улаживать их в Рим, как «в лишенном своего пастыря городе» некий манихейский «доктор» (doctor) Петр Ломбардский, бежавший из Витербо, где преследовали патаренов, «начал вместе с некоторыми
