У меня это сразу вызывало сомнение. Я начал специально проезжать на автомобиле мимо полицейских будок, наблюдая за реакцией их обитателей. Ни один полицейский даже не взглянул в мою сторону!
Все они были заняты своими прямыми обязанностями: что-то писали за столом, разговаривали с посетителями, но даже если и стояли в дверях, то смотрели больше не на проезжую часть, а на тротуар. Их интересовали люди, а не машины, для которых имеется своя, дорожная полиция. На мой автомобиль они не обращали внимания — хотя бы потому, что на нем не было написано, что он принадлежит КГБ.
Все это означало что принцип проверочных маршрутов, провозглашенный в токийской резидентуре КГБ, был ошибочным. В нем ощущался низкий профессионализм управления «К».
Впрочем, и в этом у него была своя хитрость. Подготовке маршрутов в резидентуре придавалось большое значение. Каждый из них нужно было вычертить на прозрачном листе пластика, наложенном на огромную карту Токио. После этого управление «К» фотографировало маршрут и подшивало в дело. Но если потом с разведчиком случалось что-то неприятное, например его арестовывали на встрече с агентом или засвечивался в японской прессе, управление «К» тотчас извлекало фотокопию его маршрута и заявляло, что разведчик нарушил маршрут и оказался неподалеку от полицейской будки. И вся вина за провал взваливалась на разведчика, а начальство и само управление «К» выступали теперь в роли не ответчиков, а судей…
До сего дня мне удавалось оттягивать разработку проверочного маршрута. Но сейчас я по всему чувствовал, что терпение начальства иссякло, оно начинает сердиться и, как водится в КГБ, что-то подозревает Поэтому именно сегодня я решил заняться этим злополучным проверочным маршрутом исключительно ради ублажения начальства. Кстати, и в этом проявилась парадоксальность работы советского разведчика, поскольку проверочный маршрут должен был уберечь меня не от японской контрразведки, а от гораздо более опасной для меня советской. А уж с японской я как-нибудь разберусь сам…
Настроение у меня было неважное от сознания бессмысленности, ненужности этого занятия. Но предстоящая поездка по потаенным местам моего любимого Токио скрашивала тоску.
Отъехав от университета Мэйдзи почти до вокзала Синдзюку и обогнув его, я добрался до района Син-Окубо и по улице Окубодори спустился к Иидабаси.
Окубодори вполне подходит для проверочного маршрута: она длинная, узкая, и рядом с ней нет параллельных улиц, где могла бы спрятаться следящая за вами машина.
Естественно, на Окубодори имеется несколько полицейских будок. Каждый раз, обнаружив таковую, я возвращался и находил способ объезда по кривым, узким переулкам. Машина двигалась медленно, для того чтобы развернуть ее, приходилось много раз подавать то немного вперед, то назад, вызывая удивление прохожих. Они не могли взять в толк, для чего это я забрался туда, вместо того чтобы ехать по нормальной дороге, как и все другие шоферы.
Ощущая, в каком глупом положении нахожусь, я утешал себя тем, что деваться мне все равно некуда: если хочешь работать в Токио, надо подчиняться бюрократическим порядкам резидентуры…
Я старался превратить этот дурацкий проверочный маршрут в увлекательную поездку по Токио, отдохнуть на его тихих маленьких улочках от суеты и шума крупных магистралей. Окубодори вывела меня в Иидабаси, где я облегченно вздохнул полной грудью, словно попал домой.
Этот старинный район Токио — Иидабаси, Кудан, Канда, с его белыми стенами императорского дворца, окруженного рвом, наполненным водою, храмом Ясукуни в окружении сакур, с кварталами букинистических магазинов, — удивительно дорог мне не только тем, что до сих пор хранит в себе аромат эпохи Мэйдзи. Он напоминает мне и о безвозвратно ушедших годах юности. Именно здесь, на тихих старинных улицах, и началось мое знакомство с Японией, когда в далеком 1974 году в парке Коракуэн проходила выставка «-Советская Сибирь».
Я был тогда двадцатилетним студентом Института восточных языков и работал на этой выставке переводчиком. КГБ и там строго следил за всеми нами, и выходить в город по одному не разрешалось. Рядом должен был обязательно находиться какой-нибудь советский соглядатай-напарник. Но старинные переулки так волновали и манили меня, что я убегал гуда один, нелегально, и долго бродил, вдыхая волнующий аромат истинной, старинной Японии и хоронясь от случайной встречи с кем-либо из персонала выставки: все эти люди, как я потом доподлинно узнал, были агентами КГБ…
Добравшись на машине до Иидабаси, я решил отдохнуть и несколько минут погулял по просторному и в тот день пустовавшему стадиону, наслаждаясь тишиной, чистым прохладным воздухом. Однако в мыслях своих я то и дело возвращался к странному демаршу Алексея.
Впрочем, верный привычке разведчика оценивать каждый свой шаг как бы со стороны, я не забыл на всякий случай придумать оправдание своему пребыванию здесь. Если сейчас ко мне подойдет полицейский и спросит, что я делаю здесь один на пустом стадионе, я без запинки отвечу: «Готовлюсь к написанию книги о японском спорте!..»
Вскоре я снова сел в машину, объехал милый моему сердцу Коракуэн и, взяв курс на север, добрался до Сугамо, то петляя по переулкам, то выезжая на широкую магистраль. Чтобы не сбиться потом, при проверке, с маршрута, я наносил его на каргу.
В Сугамо я с облегчением перевел дух: маршрут можно было считать отработанным, и теперь я мог за него отчитаться. Но ради этого абсолютно ненужного, сугубо формального дела мне пришлось потом медленно, из-за пробок, одолевать вторую половину пути! Хорошо еще, что я использовал эти вынужденные остановки для наблюдения из окна машины за японской жизнью. Большинство же моих товарищей, как я знал, не делали этого, будучи целиком сосредоточенными на желании как можно быстрее выбраться из пробки. Нормальная, повседневная, не связанная со шпионажем жизнь Японии проходила мимо, не привлекая их внимания…
От Сугамо до Камиятё, где расположено советское посольство, я доехал очень быстро, воспользовавшись хайвэем. Уже давно наступил обеденный час, и я, оставив машину в посольском дворе, решил сходить в ближайший ресторан суси.[4] Тот, в котором я обычно бывал, расположен прямо напротив станции метро «Камиятё», хотя вокруг, в Роппонги, есть и другие. В этом ресторане как-то по-особенному спокойно, уютно и немного сумрачно.
В Японии коллеги по работе обычно ходят обедать группами Советские же люди избегают таких коллективных походов, чтобы хоть на время избавиться от назойливого внимания советского коллектива. И поэтому я, зная, что в связи с предстоящим собранием сейчас в резидентуре, на десятом этаже, уже собралось около тридцати моих коллег, решил не приглашать кого-либо из них разделить со мной трапезу и, выйдя из посольских ворот, зашагал к станции метро не оглядываясь…
Не оглядывался же я по той причине, что отряд демонстративного наружного наблюдения, постоянно дежурящий напротив входа в посольство, сейчас принимал решение — следовать за мной или нет. Разумеется, эта слежка не преследовала каких-либо конкретных контрразведывательных целей, а должна была еще раз показать мне, что я известен ей как разведчик и не должен чувствовать себя полностью бесконтрольным. И потому, если бы я оглянулся, они наверняка пошли бы за мной…
