Я бывал в японских университетах очень часто и хорошо в них ориентировался: ведь когда-то я и сам стажировался в одном из таких университетов! Бродя по их коридорам, прислушиваясь к доносящимся из аудиторий веселым голосам, я испытывал и радость, и неподдельный интерес, и чувство щемящей тоски по безвозвратно ушедшей своей собственной студенческой поре.
Не знаю, чего в этих посещениях было больше: журналистского интереса или шпионажа. Так или иначе, именно они помогли мне написать первую в СССР книгу о японской молодежи, вышедшую в 1989 году под названием «Как стать японцем» и имевшую в нашей стране большой успех…
Кстати, мои коллеги по ТАСС не могли бы так часто бывать в университетах, поскольку обязаны были с утра до вечера сидеть за письменным столом, сочиняя скучные и наполовину лживые статьи…
На небольшой площади перед входом в университет Мэйдзи я остановился, размышляя, на какой факультет следует пойти в первую очередь. И вдруг откуда-то справа послышались мощные звуки симфонического оркестра. Торжественная и бодрая музыка Бетховена вмиг наполнила тесный двор и выплеснулась за ограду, потонув в грохоте машин. Инструменты звучали в полную силу, слаженно, хотя и не очень четко. Судя по всему, где-то рядом шла репетиция.
Звуки доносились из здания, где, очевидно, репетировал студенческий оркестр. Я со всех ног помчался туда…
В одной из просторных комнат на втором этаже оркестранты, весело переговариваясь, бережно укладывали в футляры скрипки, флейты, валторны. Их было человек тридцать, мужчины — в темных костюмах с галстуками, женщины — в строгих платьях, и все вместе они вызвали у меня огромное чувство симпатии Это было будущее Японии, ее надежда. В сосредоточенных лицах оркестрантов ощущалась глубина мысли. Как все они были близки мне!..
Мое внимание привлек высокий молодой человек с дирижерской палочкой в руке. Я подошел к нему, представился и спросил, что побудило его стать дирижером студенческого оркестра.
Он радушно улыбнулся, очевидно, вопрос попал в самую точку.
— Среди японских студентов, — сказал он, — необычайно популярен рок. Но такая музыка примитивна, она не возвышает душу. И потому мы решили бросить поклонникам рока вызов: пусть они слушают и приобщаются к классической музыке!..
Как это было понятно и близко мне, как увлечение роком было характерно для нашего студенчества! Помнится, на нашем курсе чуть ли не я один признавал исключительно классическую музыку, подвергаясь порой даже насмешкам со стороны своих сокурсников.
— Я хотел бы написать о вашем оркестре обстоятельную статью, но сейчас у меня нет для беседы времени. Может быть, как-нибудь встретимся и поговорим? — предложил я.
— С удовольствием отвечу на ваши вопросы! — охотно согласился студент и добавил, что он бывает здесь по вторникам, в день репетиции.
— На всякий случай сообщите мне ваше имя! — попросил я, вручая студенту свою визитную карточку. Тот, не раздумывая, быстро написал на листке бумаги имя, фамилию и даже номер телефона. Этого было вполне достаточно для проверки по картотеке.
— На каком факультете вы учитесь? — спросил я.
— На естественнонаучном, специализируюсь по компьютерам! — сообщил он с улыбкой.
«Да ведь это же как раз то, что нужно разведке!» — чуть было не воскликнул я и вдруг ужаснулся этой мысли: стоит ли отдавать такого приятного, интеллигентного молодого человека в руки КГБ?!
«Скорее всего, я просто поговорю с ним о музыке, напишу статью, и мы расстанемся», — думал я, поспешно направляясь к автомобилю, но на всякий случай подальше пряча листок с его именем и номером телефона…
Сев в машину, я помчался по Наканодори в сторону Синдзюку, высматривая подходящий переулок, в который можно было бы свернуть. Легкий всплеск восторга, вызванный знакомством со студенческим симфоническим оркестром, быстро угас. В остававшиеся до собрания два часа я решил заняться делом неинтересным и нудным, которое я откладывал со дня на день, а именно подбором проверочного маршрута. Дальнейшие проволочки грозили неприятностями…
Разведчики всех стран, выходя на встречу с агентом, тщательно проверяют, петли за ними слежки. И только, наверное, в советской шпионской службе эта важнейшая мера предосторожности считалась формальной, ненужной и весьма обременительной.
Требования к этому маршруту общеизвестны и одинаковы во всех разведках мира: он должен заставить слежку, если она есть, проявить себя, и потому изобилует множеством неожиданных поворотов и всевозможных маневров с использованием узких переулков и развилок улиц. Висящая у вас на хвосте машина вынуждена повторять ваш маршрут с уготованными для него ловушками.
Японская столица дает полный простор для такой проверки, ибо лабиринтов в ней предостаточно. Но углубляться в них произвольно вы не имеете права: маршрут должен быть заучен наизусть, нарисован на карте и утвержден руководством резидентуры Только после этого вы сможете пользоваться им время от времени.
«Что же в этом плохого? — спросите вы. — Это свидетельствует о заботе резидентурного начальства о вашей безопасности…»
Дело в том, что вся кропотливая работа по определению такого маршрута, многократное опробирование его неизбежно привлечет внимание контрразведки, демаскирует его. Ведь во всех наших машинах установлены какие-то полицейские датчики, и КГБ известно об этом. Поэтому и запрещается разведчикам говорить в автомобиле на шпионские темы. Однако выезжать на проверочный маршрут в этом же автомобиле КГБ разрешает, хотя не надо быть инженером, чтобы догадаться о возможности датчиков сигнализировать и об этом.
Электронный датчик с предельной точностью вычерчивает ваш маршрут на зеленом экране компьютера, установленного в отделе общественной безопасности Токийского полицейского управления. Если этот маршрут будет возникать на нем снова и снова, у полиции, во-первых, не останется никаких сомнений в том, что вы разведчик, потому что ни одному нормальному советскому человеку не придет в голову без конца ездить по одному и тому же маршруту, причем пролегающему по самым узким и неудобным переулкам.
Во-вторых, зная ваш маршрут, полиция может ждать вас в самом конце его, когда, уверенный в отсутствии слежки, вы собираетесь встретиться с агентом.
И действительно: все советские разведчики, как правило, никогда не видят за собой наружного наблюдения (так именуется в КГБ хвост, слежка), когда проезжают в сотый раз по отработанному маршруту, и потому считают его очень надежным.
Я сразу понял, что такая практика подготовки маршрутов самоубийственна для разведчика, и поэтому, когда мне надо было всерьез проверить, нет ли за мной слежки, въезжал в густую сеть переулков неожиданно и всегда с какой-нибудь другой улицы.
Однако это было серьезным нарушением правил КГБ. Метод свободной проверки разведчика был запрещен, поскольку он в этом случае неизбежно проходил мимо полицейских будок, которые в Токио торчат на каждом шагу. Считалось, что полицейский может увидать машину советского разведчика и сообщить об этом в контрразведку.
