Группа, отстав от своих, уже трое суток бродила по лесу, причем со всем своим саперным имуществом: топорами, ломами, кирками-мотыгами, поперечными пилами и другим имуществом, что крайне затрудняло движение и выматывало последние силы.
Это была довольно неожиданная и непредвиденная встреча и, честно говоря, совсем нежелательная для нас. Посудите сами: выходить с группой в 7 человек или 77, есть ли разница? Но другого выхода не было, и пришлось эту группу взять под свое командование.
Группа к оказанию вооруженного сопротивления была неспособна, солдаты вместе со своим командиром находились в отчаянии. В беседе с ними я объяснил, что мы выходим к своим и осталось совсем немного пройти и мы выйдем из окружения при условии, если все до одного будут четко и беспрекословно выполнять мои требования. Я приказал выбросить шанцевый саперный инструмент и противогазы. Оставить только винтовки, патроны и гранаты. Последних, как выяснилось, в группе совсем не было.
Часа через два-три мы вышли из старого леса на опушку, заросшую молодым кустарником, осиной, березой и ольхой. Остановились, чтобы уточнить, где мы находимся. Местность оказалась совершенно не похожей на ту, куда мы должны были выйти. Предполагали выйти южнее Апраксина Бора, но никакой деревни справа от нас не было. Впереди расстилалось поле, за ним, километрах в полутора, виднелся лес. Кругом стояла предутренняя тишина. Ни выстрелов, ни ракет. Где мы? Где передний край? Ничего не ясно.
Так прошло долгих 30–40 минут. И вдруг далеко справа прострочил немецкий пулемет. Слева, в километре-полутора засветилась ракета, и мы увидели, что находимся в 200 м правее деревушки. Стало ясно, что это передний край противника. Нужно было определить, где находятся его огневые точки и выбрать направление движения.
Я с двумя бойцами продвинулся немного вперед, и перед нами оказалась хорошо проторенная санная дорога. Было ясно, что мы находимся у цели и нужно действовать немедленно, пока нас не обнаружили. У дороги организовали прикрытие. Младшему лейтенанту я указал ориентир и приказал во главе группы, напрягая все силы, броском перебежать дорогу и, не останавливаясь ни на секунду, бежать на поле, что впереди деревни, чтобы оторваться от деревни метров хотя бы на 600–800. Сам я с ординарцем Эссеновым остался на дороге — проверить, чтобы никто не отстал.
Когда группа перебежала дорогу, дал указание прикрытию уходить вместе со мной. В это время Эссенов за что-то зацепился и упал. Обнаружилось, что вдоль дороги был проложен телефонный провод. По моей команде Эссенов вырезал кусок провода 50–60 м.
Спустя несколько минут выяснилось, что мы этим чуть не навредили себе. Младший лейтенант не до конца выполнил мой приказ. Во-первых, уклонился от указанного маршрута в сторону деревни, а во-вторых, отбежал с группой всего метров 200 от дороги и стал располагаться на отдых. Пришлось применить флотские выражения, чтобы поднять их с места.
В это время от деревни по дороге в сторону перерезанного нами провода вышли двое лыжников. Они дошли до места повреждения и один из них сразу же вернулся обратно, очевидно, за куском провода, чтобы ликвидировать обрыв связи. Эта заминка противника дала нам возможность оторваться на 500–600 м. Мы вышли на поле, изрытое воронками от разрывов снарядов и мин. Как выяснилось позже, наши части перед этим несколько дней подряд вели здесь безуспешное наступление.
Противник открыл по нас беспорядочную стрельбу из пулемета со стороны деревни, освещая местность ракетами. Спустя 8-10 минут начал стрелять пулемет справа. Огонь противника был малоэффективен, если не считать мелочей: шальная пуля царапнула одного бойца по кисти, Эссенову и мне прострелили валенки. Легкое касательное ранение задело мою голень. Вторая пуля застряла в портянке, не повредив ноги. Мы вышли из зоны обстрела и стали подходить к лесу, где, по расчетам, должен был находиться передний край нашей обороны, здесь остановились на короткий привал.
Комсорг Борисов спросил у меня: «Товарищ старший лейтенант, мы вышли? Это правда, что мы вышли?» Я ответил твердо и без колебаний: «Да, мы вышли!» Каково же было мое удивление и восторг, когда я увидел в глазах людей радость, прилив сил. Все бросились ко мне, стали подбрасывать и кричать: «Ура! Ура!» Я удивлялся: откуда только взялись сила и энергия у людей? Поистине правду говорят, что сила и энергия русского народа неиссякаемы.
Но спустя некоторое время — снова разочарование. Прошли мы опушку леса, углубились в лес километра на два — и ни единой живой души. Где же наш передний край? Правда, в лесу протоптаны тропы в снегу, далее вышли на наезженную санную дорогу, но и там никого не встретили. На наш зов и крик никто не ответил.
Пройдя еще немного, заметили справа от дороги шалаш из веток хвои. В нем оказались двое пожилых красноармейцев, один из которых спал, а другой подкладывал дрова в костер.
Они были грязные от дыма и копоти костра, небритые. На мои вопросы по существу ничего не могли ответить. Какой они части — не знают, два-три дня как прибыли с пополнением. Какая деревня впереди (откуда мы вышли) — не знают. Где находится штаб батальона или полка — не знают. Ответили лишь, что командиры взвода и роты два дня тому как убиты, политрук роты — вчера ранен, есть старшина, но где он, они не знают. И что в роте осталось всего 7 или 8 человек.
Это было около 7 часов утра. Здесь мы расстались со своими саперами. Младшему лейтенанту и саперам я сказал, что свою обязанность как старший по званию командир я перед ними и перед своим воинском долгом выполнил, вывел их из окружения. Они остались около шалаша ждать старшину, чтобы их покормили. Я со своими бойцами из комендантской роты тронулся в дальнейший путь. Нам нужно было спешить доложить командованию о том, где находится наше командование со штабом дивизии.
Вскоре по единственной проторенной санной дороге мы вышли из леса в поле. Далее эта дорога шла по открытому полю примерно 10 км и привела нас в деревню.
Мы зашли в дом, где располагалось 4-е отделение штаба нашей дивизии. Нас встретили З. В. Иудина (Смирнова) и писарь А. М. Солдатов. Точно не помню, но мне кажется, что начальника отдела Н. А. Смирнова и его помощника Г. Н. Григорьева в доме в этот момент не было.
Я попросил Зину, чтобы она приготовила нам поесть, и предупредил, если усну, не давать ребятам более одного половника супа на первый раз, чтобы они не объелись. Ведь мы больше недели абсолютно ничего не ели. Суп сварили такой: на полведра воды полстакана пшена и одну столовую ложку мясной тушенки. Только мы поели и легли отдыхать, как немцы начали бомбить деревню. Мы выбежали из дома и укрылись в окопах и щелях. И это было вовремя.
Следующая бомба угодила в сарай, стенка которого граничила с крестьянской печкой, на которой только что мы было расположились.
После бомбежки нас и работников 4-го отдела штаба эвакуировали в лес. В землянке мы легли спать, и я проспал беспробудно двое суток.
Когда я проснулся, около меня сидел начсандив Гальперин и военврач 1-го ранга — начсанарм. Я спросил: сколько сейчас времени? А Гальперин ответил, что лучше бы спросил, какой сегодня день. Второй день тебя ожидает К. Е. Ворошилов, а мы не могли тебя разбудить.
