складов с продовольствием, одеждой и гаражей. Как никак, а автомашины с достаточным запасом горючего могут пригодиться.
На совещании актива бывших подпольщиков Бухенвальда выступил подполковник Смирнов:
— Товарищи! Мы победили, но мы еще не свободны. Американское командование не решается вновь опутать нас колючей проволокой только потому, что в наших руках еще сохранилась часть оружия. Нам стало известно, что союзники всеми мерами пытаются саботировать нашу отправку через демаркационную линию. Они ссылаются на недостаток автотранспорта. Это американцы-то! У нас один выход — надеяться только на самих себя. Наши люди сведены в боевые подразделения по принципу нашей армии и живут по уставам нашей армии. Сейчас нам предстоит провести большую работу во всех ближайших к Бухенвальду лагерях военнопленных и гражданских лиц. Там также нужно организовать людей в боевые подразделения и создать штабы под руководством наших людей. Если потребуется — будем пробиваться силой.
Предложение Ивана Ивановича полностью одобряется. Вместо Русского военно-политического подпольного центра избирается Русский комитет. По единодушному желанию начальником «Русского лагеря Бухенвальд» назначается подполковник Смирнов. Начальником штаба назначили меня.
КЛЯНЕМСЯ!
Как никогда ласково и приветливо улыбается солнце. Теплые его лучи нежно расправляют молодые листочки буков, ласкают молодую траву, скользят по лицам людей, застывших в безмерной и безмолвной скорби.
Более 20 тысяч вчерашних рабов, а сегодняшних победителей 19 апреля, чтят память своих погибших товарищей.
Правильными, строгими колоннами стоят люди на проклятом аппель-плаце, склонив обнаженные головы. Легкий весенний ветерок слегка колышет траур знамен, играет цветами многочисленных венков, сложенных у подножия только что построенного памятника-обелиска. Замолкают звуки траурной мелодии, и на трибуну памятника выходят люди. Представителям всех национальностей необходимо рассказать всему миру о зверствах фашизма, о всех кошмарах, которые пришлось пережить в этом страшном застенке, о тех, кто не дожил до этого солнечного, весеннего дня. Каждый из выступающих как будто хочет сказать всему человечеству: «Этому больше не бывать! Это не должно повториться!» Как тяжелые камни штайнбруха, падают слова клятвы, чтобы на всю жизнь остаться в сердце:
— Мы, бывшие политзаключенные Бухенвальда: русские, французы, поляки, чехи, немцы, испанцы, итальянцы, австрийцы, бельгийцы, голландцы, англичане, люксембуржцы, югославы, румыны, венгры, — совместно боролись против фашизма, против нацистской банды, за наше собственное освобождение. Мы твердо были уверены: наше дело правое, победа будет за нами!
Мы, представители всех национальностей, вели жестокую, беспощадную борьбу. И эта борьба еще не закончена. Фашизм еще не уничтожен на земном шаре. Еще находятся на свободе наши мучители-садисты. Поэтому мы клянемся перед всем миром на этой площади, на этом месте ужасов, творимых фашистами, что мы прекратим борьбу только тогда, когда последний фашистский преступник предстанет перед судом Правды!
Уничтожение фашизма со всеми его корнями — наша задача, это наш долг перед погибшими товарищами, их семьями!
Клянемся отомстить за смерть наших товарищей!
Одним общим порывом над аппель-плацем взметнулись десятки тысяч рук, и вздрогнул вековой лес на горе Эттерсберг от разноязычного, но как будто вышедшего из одной груди крика: «Клянемся! Клянемся! Клянемся!»
А дни идут и идут. Все русские люди переселяются в блоки, расположенные в западной части лагеря, потому что рядом две сторожевые вышки бдительно охраняют широкий проход в разметанной восстанием проволоке.
Поляки, югославы, венгры и не успевшие разойтись представители других национальностей уже рассортированы по отдельным блокам, отгорожены друг от друга колючей проволокой и охраняются американскими часовыми. Только к нам, русским, пока не решаются применить таких мер, опасаясь вооруженного сопротивления и близости могучей Советской Армии. Мы пользуемся этой отвоеванной независимостью и направляем своих людей в соседние лагеря. Через несколько дней Русский комитет Бухенвальда уже руководит работой вновь созданных штабов в Эрфурте, Веймаре, Готе, Ордруфе и ряде других городов.
Разрозненные мелкие рабочие команды военнопленных и гражданских лиц, разбросанные по мелким населенным пунктам, под носом у американской военной администрации незаметно сводятся в сборные пункты. Создаются взводы, роты, батальоны, регулярно идут занятия. Жизнь людей, растерявшихся и ошалевших от радости освобождения из-под фашистского гнета, постепенно входит в рамки уставов Советской Армии.
— Отдыхать рано, — говорит Иван Иванович, — борьба продолжается.
Да, борьба продолжается.
Ежедневно в 17 часов комендант лагеря капитан американской армии Петер Балль созывает совещание представителей всех национальностей. Совместно с нами решая вопросы питания, одежды, чистоты, он всеми мерами старается показать американский принцип демократизма, но его красивые слова опровергаются его действиями.
Мне, как начальнику штаба Русского лагеря, приходится часто бывать на этих совещаниях. В качестве переводчика меня сопровождает Генрих Зюдерлянд, который когда-то принимал участие в моем спасении в госпитале лагеря. Он решил вместе с нами ехать в Советский Союз, пришил на свою куртку красный винкель с буквой «R» и выдает себя за русского. Забавно наблюдать его возмущение действиями коменданта.
— Так это же болтовня, Валентин. Самая настоящая болтовня. Выходит, что их демократия заключается только в том, что американскому солдату разрешается в присутствии старшего офицера сидеть, задрав ноги на стол, и жевать резинку. Все это показное, так же как и эти совещания.
— А ты чего от них ожидал, Генрих?
— Я знал, что они не ангелы, но представлял их себе не такими. Ну вот почему они усложняют вопрос отправки людей на родину? Искусственно усложняют. Ведь им известно наше желание как можно скорее быть на родине, а для демократов желание народа — закон. Вранье, что у них нет для этого техники.
— Ты прав, Генрих. Вопрос отправки людей на родину они считают не только техническим, но прежде всего дипломатическим или даже политическим вопросом. Поэтому нам нужно быть особенно бдительными. Ты же знаешь, с какими разговорчиками приходят к нашим ребятам вербовщики в форме американских солдат. Не столько лишние даровые рабочие руки их интересуют, сколько сам факт невозвращения человека в Советский Союз. Это для них большой козырь.
— Скорее бы на нашу Родину! — задумчиво говорит Генрих.
— Ведь ты же на Родине. Ты же германский подданный.
— Зачем ты так говоришь, Валентин? Ты же знаешь, что у меня никого нет на всем свете. У меня есть только партия и теперь ее Родина — это моя Родина.
Неожиданно в Бухенвальд приехали два советских офицера, представители
