не от мира сего — всё общественное ей чуждо, себе на уме, замкнута. В свет выходила только по просьбе влиятельного папеньки. Тот как мог пытался заинтересовать дочь делами рода, но где-то в глубине души, конечно же, понимал — девушка участвовала в светских раутах и прочих мероприятиях потому что любила его, а не потому что ей нравилось это делать.
Она общалась с ограниченным кругом лиц, а настоящую себя показывала очень редко. Я и Скаржинский по сути одни из тех друзей, при ком она могла не притворяться и вести себя раскованно. Я старался сохранять баланс обсуждения дел и милых шалостей, чтобы не превращать беседу в занудство. Так Елена вполне охотно делилась информацией, а я дарил ей общество интересного собеседника.
Были и другие грязные мыслишки, но я их пока задвинул на второй план. Рюмина как раз была из тех женщин, с которыми не хотелось терять контакт из-за лёгкой интрижки, а превращать наши отношения во что-то большее у меня не было желания.
Образованная, она знала четыре языка, легко ориентировалась в искусстве и литературе, поверхностно, как и полагается аристократке, разбиралась в точных науках, ровно настолько, чтобы не показаться невежественной. Но весь этот багаж знаний только тяготил её.
— Иногда мне хочется побыть наивной дурочкой и беспокоиться только о вечернем платьице, — услышал я как-то от неё.
Благодаря баронессе я точно теперь знал общий расклад сил среди дворянства Громовца, а также некоторые данные, которые пришлось бы долго собирать в кулуарах «Прайда». В клуб я тоже заглядывал, чтобы показать себя красивого. Там были кое-какие подвижки, но об этом потом.
Сейчас, после того, как я поцеловал в щёку эту странную даму и взял у её дома извозчика, я катился в сторону ремесленного квартала, где жил тот самый артефактор Олег Веремей. Последний в моём списке, но не по значению.
Отец переманил к нам мастера, который работал в разрушенной зачаровальне, но нам всё ещё требовалось четыре артефактора. Все они боялись уходить от Пронских, но был среди них негласный лидер — главный, можно сказать, зачинщик беспокойства в местной гильдии.
— Кого там носит? — грубо спросил голос. — Никого не жду, проваливай пока цел, пинджак.
— Добрый день Олег Николаевич, я барон Артём Барятинский хотел бы обсудить с вами вашу проблему, — вежливо я ответил обрюзгшему неопрятному мужчине, что высунулся из соседнего окна посмотреть кого там занесло к нему в мастерскую.
Он ничего не ответил, но вскоре замок щёлкнул и меня жестом пригласили внутрь. Веремей был в халате и с нераскуренной трубкой в левой руке. Он также громко откашлялся, когда я прошёл мимо и, выглянув воровато за дверь, закрыл её на три щеколды.
Я оценил прихожую — полный хаос. Всё увиденное мной можно было уместить в два ёмких слова — холостяцкая берлога. Артефактор за свою жизнь так и не нашёл вторую половинку или вовсе не счёл нужным делать это. Пыль, паутина, местами даже целые комья сбившегося мусора лежали по углам, напоминая перекати-поле. Продранный старый диван давно не мылся, а посеревшие ковры напоминали лёгкие курильщика и всем своим видом молили: «Выбейте нас!»
У меня сложилось чувство, что здесь ничего не менялось с момента приобретения дома и всей мебели в нём. Вот передвинь комод или ещё что-нибудь и там останется чистый след.
— Чаю? — засунув мундштук в рот спросил Веремей.
— Спасибо, я недавно уже пил, есть где присесть?
— Ага, — зачаровальщик нашёл-таки чистую табуретку и смахнул с неё крошки полотенцем, я поморщился, но ничего не поделаешь — человек погряз в свинстве.
— Вы знаете, кто я? — начал я наш разговор.
Веремей плюхнулся на диван, подняв облако пыли и смачно чихнул.
— Да, вашбродие, наслышаны. Елисея нашего приютили — за это большое спасибо, — кивнул он. — Мужик отличный был, да вот случится же такое, — он разжёг трубку и, попыхивая, втягивал первый слабый дымок.
— Если такой отличный, что же не помогли ему сами? — справедливо поинтересовался я.
— Да как же поможешь? Юра сразу сказал — кто полезет сердобольничать, тому ждать беды.
— Хм, — я скрестил пальцы и уточнил. — А какая с этого выгода Пронскому?
— Пфф, — закашлялся Веремей. — Да вы что? Елисей Камнезор! Что не слышали? Ах ну да, вы тогда ещё совсем маленьким были, — он удовлетворенно кивнул сам себе, оценивающе пройдясь по мне взглядом. — Тогда лучше зачаровальщика не сыскать было, Артём Борисович. Как же — сразу три антрибута! Шакальё слюной всё исходило — хотели его в свою артель затащить, а он ни в какую: сам да сам. Я тогда только-только на ноги становился, а про товары Камнезора легенды ходили — никто столько не работал без чёрной полосы как он. Мог в день по три изделия выдавать! Где оно слыхано то? Тут одно раз в три дня попробуй сделай, ну и чертяга был…
— Да он и сейчас тоже неплох, — пожал я плечами. — Работает в том же темпе, как вы и сказали: два-три артефакта в день.
— Да ну? — оторвался от мундштука Веремей.
— Я могу и больше.
А вот тут зачаровальщик прищурился.
— Артём Борисович, я человек прямой, вы, наверное, слышали — вранья на дух не переношу. Оттого и тёрки у меня с нечистью этой, — он неопределённо махнул рукой в сторону улицы. — Я им как бельмо на глазу, ну так вот — вы привирайте, кончено, как вам угодно, да не зазнавайтесь. Барон не барон мне всё равно, я — калач тёртый, никого не боюсь. Семьи нет, запугивать нечем. Если травить, так только меня самого, а я своё уже достаточно пожил…
— Вы думаете в болезни семьи Елисея замешаны Пронские? — не обращая внимания на ёрничанье мужичка, спросил я.
— Да кто ж ещё? Он им мешал. Ёшкин кот, да как Елисея попёрли всё — кончилась энта свобода, один я остался, оловянный солдатик. Пытались приходили, громили мне мастерскую,
