class="p1">— Ах ты такой-сякой! Это ты нашу сельдь сожрал! Для тебя мы ее, что ли, запасали! Казнить тебя за это мало!
Орут, угря ругают. Потом стали наперебой ему казнь придумывать, одну другой страшнее.
— Давайте оглушим его да съедим, — предлагает один.
— Поделом ему было бы! — добавляет второй.
— Давайте угря на огне изжарим! — нашелся третий.
— Жарить — это казнь легкая, — говорит четвертый. — Давайте лучше его в реку швырнем. Вот и весь сказ!
Стали тут все ему поддакивать, в один голос кричать:
— Утопить его — и все тут! Страшнее казни не придумаешь!
На том и порешили: утопить угря в реке!
Положил староста угря в корзинку и к реке пошел. А все за ним. Швырнул он угря в реку и смотрит, как тот мучиться будет. Изогнулся угорь, хвостом вильнул, поплыл. Рад-радехонек: наконец-то вырвался!
— Глядите! — закричал тот, что умный совет подал. — Видали, как он извивается, как мучается?
И пошли крестьяне из Фокбека по домам, до того довольные! Здорово они угрю отомстили!
Да, с угрем это что! Сказывают, будто умники из Фокбека однажды корове отомстить надумали. И пустили ее на зеленый луг пастись. Вот это всем казням казнь! А вообще-то всех их подвигов не перечесть!
Удалой портняжка
ил-был бедный поденщик. Еле-еле они с женой да детьми прокормиться могли, едва концы с концами сводили. Лишь только старшему сыну четырнадцать лет минуло, поденщик его тут же к столяру в ученье отдал. Когда же настал черед младшего сына, по имени Ганс, не смог он в ученье пойти: больно слаб был да и ростом не вышел. Так что пришлось ему до поры до времени отцовских гусей пасти.
А в другой округе жила одна старушка, и говорили про нее, будто не так уж она проста, как кажется с виду. Вот и просит ее однажды жена поденщика:
— Дай совет, что нам с маленьким Гансом делать?
Старуха ей в ответ:
— Чего тут думать-то! Пусть в портные идет. Хорошее это ремесло, всегда его прокормит. Не ремесло — золотое дно. Знаешь что? Вот тебе маленький наперсток, дай его Гансу.
С этими словами протянула старушка маленький наперсток, а как Ганс гусей домой пригнал, матушка ему наперсток и отдала. Пошел Ганс к старушке, поклонился и говорит:
— Спасибо тебе, бабушка, спасибо!
Так сердечно он ее поблагодарил, что обрадовалась старушка, в придачу еще ножницы ему дала и наказала:
— Никогда никакой другой наперсток на палец не надевай, никакими другими ножницами не вздумай ткань кроить!
Через неделю отдали Ганса деревенскому портному в ученье. И вот чудо! Вскоре выучился он куда лучше своего учителя шить! Наперсток-то, видно, волшебный был. Потом стал Ганс учиться кроить. И это учение у него как по маслу пошло: ножницы тоже, видно, волшебные были. Так что ничему больше портной Ганса научить не мог. И распрощался портняжка Ганс со своим учителем.
Пришел Ганс в другой город, но никто его там в портные взять не захотел; куда такого маленького да слабого. Наконец нашел он работу у вдовы одного портного. Поняла она, какой Ганс искусник, и тут же его в мастера над десятью своими подмастерьями поставила. Те чуть от зависти не лопнули: ведь они старше были и давно у вдовы работали. Вот стали они друг друга подбивать да подговаривать:
— Надо с молокососом этим разделаться! Нельзя терпеть, чтоб желторотый птенец старшим над нами был!
Стали подмастерья за Гансом следить. И подсмотрели, что он всегда только своими ножницами ткань кроит. Решили они ножницы у маленького портняжки отнять. Задумано — сделано! Взял однажды один из подмастерьев у него тайком ножницы, стал сюртук кроить. Вдруг ножницы сами собой быстро-быстро по сукну забегали, только руку его за собой водили. Обрадовался подмастерье. Но кончилось все это бедой. Разложил вор-портняжка скроенный сюртук на столе и видит — сюртук словно на горбуна скроен, один рукав на целый локоть длиннее другого. Разозлился подмастерье, стал портняжку последними словами обзывать, а потом схватил ножницы, швырнул их на пол. Сговорился подмастерье со своими дружками Ганса в колдовстве обвинить. Однако проведал про это портняжка, наперсток и ножницы свои захватил, да и был таков!
Шел он день, шел другой, на третий в незнакомый город пришел. Глянул и диву дается: все жители там в мешки из-под муки одеты. Вдруг подскочили к нему двое в красных мешках, схватили его и в какой-то дом потащили. А там уже толпа людей его поджидает. И все в черные мешки закутаны. Видать, судьи какие-то. Один из этих судей кулаком по столу как ударит, как закричит:
— Кто ты такой? Почему в город в таком платье пришел?
— Я — портной, а платье мое покроя самого новейшего!
— Разве ты не знаешь, — кричит судья, — что всякий, кто входит в этот город, должен вместо платья мешок на себя надеть?! Кто закон этот преступит, тому сто палочных ударов достанется! Разве ты не знаешь, что всякий портной в этом городе должен с великаном силами померяться?!
— Откуда же мне про это знать? — спрашивает Ганс.
— Не спасет тебя неведение! — отвечает судья. — Придется с великаном сразиться. Бить тебя не станем; все одно помрешь.
«Вот и славно, — думает Ганс, — хоть одной бедой меньше».
Отвели его два солдата в темницу и там оставили. Тюремный сторож был человек сердобольный. Пожалел он портняжку, остался с ним, и проговорили они всю ночь напролет.
— Отчего вы все в мешках по городу ходите и почему у вас так портных ненавидят? — спрашивает Ганс. — Никак в толк не возьму, отчего честное портновское ремесло у вас не в почете.
— Прежняя наша королева, — отвечает сторож, — очень наряжаться любила; дело до того дошло, что она всякий день семь платьев меняла. И хоть это королю уйму денег стоило, но все бы ничего, если бы дочка в нее не уродилась. Она еще больше матушки любила наряжаться. Целый день знай перед зеркалом стоит, переодевается. Надоело это королю, жену он выгнал, дочку в башню заточил и караулить ее великана приставил. Потом закон издал: «Всем королевским подданным вместо одежды носить мешки!» Портных всех из государства своего тоже изгнать велел. Если же какой-нибудь портной появится, пусть с великаном сразится. Думал король, что
