возможно, он ждал меня, донёс миллионную молекулу его дыхания.
Я не помнила лица суженого, его имени, голоса. Я знала, что он есть… и только.
«Кънязь любитъ тя, зело-де любитъ…»
Как часто ночью, обнимая подушку, я слышу этот голос, далёкий, призывный.
Я закрыла лицо руками и застонала. Стоит закрыть глаза, и я вижу его… Он держит меня в объятиях и задыхается от нахлынувшего тепла.
«Кънязь любитъ тя, зело-де любитъ…»
Ни с чем не сравнимое блаженство разлилось от волос к губам, потекло ниже на грудь и живот, тело вспыхнуло. Я вижу, как он склоняется надо мной. Зарываясь лицом в складки платья, смакует прикосновение горячих бёдер к щеке… Каскад светлых волос смешивается с тёмными, его сила чутко отзывается на зов плоти. Прикосновения жгут кожу, поцелуи жалят огнём и нет мочи противиться им…
«Кънязь любитъ тя, зело-де любитъ…»
Обхватив голову руками, я тихонько пропела, почти прошептала строки песни, всплывшие в памяти:
Ты невеста, голубка сизая,
Люли, люли,
Ты голубка, гляди на милого,
Люли, люли,
Ты голубка, целуй милого,
Люли, люли…
«Я ничего не помню!»
Взгляд мызника сразу посерьёзнел, будто бы и не искушал меня минуту назад.
– С вами всё в порядке, Василиса Михайловна?
– Ничего… всё прошло.
– А что за песню вы пели? – Мызник смотрел на меня пристально. Уж он точно знал, что это за песня и кому, и где я её пела!
– Я не помню! – ответила я и скользнула взглядом по рубахе Афони. Одну пуговицу он не застегнул, и на груди у мызника я заметила такие же велесовы метки, что и на руках.
«Что же это всё-таки? Зачем эти метки? Что означают? Кажется, у моего суженого были такие же на руках… Как же случилось, что я ничего не помню! Это наваждение! Колдовство! Неужели я никогда не вспомню? Должно же быть средство!»
Афоня молчал, наблюдая за игрой чувств на моём лице. Потом встал и вышел в соседнюю комнату.
В широком проёме двери я увидела, на что падал солнечный луч и что так ослепительно сверкало.
Я поднялась из-за стола и вошла в комнату.
– Да у тебя не изба, а филиал краеведческого музея, Афанасий, – сказала я, с удивлением разглядывая комнату, – или музей древнерусского костюма.
На потёртом манекене висел косоклинный сарафан из шёлковой объяри.
Ткань мерцала в дневном свете, переливаясь, как перламутр, из муравчатого в драконью зелень. Под сарафаном горничная рубаха из белёного льна, собранная в жемчужные запястья в узких рукавах, богато украшенная по подолу багряной вышивкой, закрывала короткие красные сапожки на невысоком каблучке.
Поверх наряда был накинут таусиный летник из кутни, расшитый золотыми нитями в причудливые цветочные узоры.
Рукава летника, длиной до земли, с прорезями для рук на высоте сгиба локтя, были усыпаны мелким речным жемчугом. На голове манекена надет высокий бархатный кокошник, расшитый жемчугом, с узором из стилизованных лягушек и лебедей, с жемчужными ряснами на висках и жемчужной обнизью на очелье, закрывавшей лоб до бровей.
Тонкая, лёгкая вуаль спускалась с вершины кокошника на спину. Круглый пристяжной соболий воротник, застёгнутый у горла на пуговицу с синим яхонтом, закрывал шею и плечи. Яхонт сверкал, отражая неровными гранями солнечные зайчики, синими всполохами рассыпавшиеся по стенам и потолку.
Рядом стоял манекен в мужской древнерусской одежде. Из-под зипуна с короткими рукавами виднелся край нижней белой и лазоревой горничной рубахи, порты, расшитый вайдовый [40] кафтан, дорожный мятель [41] из верблюжьей шерсти, подбитый войлоком. Рядом стояли сафьяновые расшитые золотой канителью сапоги и лежала сложенная япончица, подбитая белым волчьим мехом.
На третьем манекене висел таусиный кафтан из драгоценного аксамита, покрытый шёлковым опашнем на куньем меху.
Я лишь головой покачала в изумлении.
«Да тут яхонтов на козыре [42] не меньше дюжины, на гривну злата, а жемчуга и лолов – не сосчитать!»
На четвёртом манекене висела протёртая до дыр синяя шерстяная рубаха. Золотой витой пояс с наконечниками-ужами тяжёлым ожерельем обхватывал стан.
«Что это?»
Афоня опередил мой вопрос:
– Это власяница, одежда послушника-неофита.
Я дотронулась до грубой ткани и отдёрнула руку, будто крапивой обожглась:
– Колючая!
– Это же власяница, она и должна быть такой, – снисходительно заметил мызник.
– Чья это одежда?
Афоня вздохнул и шмыгнул носом.
– Я не могу сказать. Одежда здесь на хранении… временно.
– И это тоже? – Я посмотрела вокруг.
На крестовинах и на стенах было развешано оружие. На скамье лежало простое чёрное седло, тиснённое серебром, напротив – седло парадное, богатое, сплошь расшитое жемчугом. Оно лежало на богатой парадной попоне из персидской адамашки. Рядом – подклад под седло из кутни.
– А что это? – Я кивнула на груду оружия, сложенную в углу.
Афоня подошёл и вынул из кучи кожаное ведро:
– Это походное ведро, а здесь бичь [43]. Кожаная, плетёная, с серебряной накладкой. Вот боуксина [44] охотничий из рога тура с медной цепью. А тут бреста [45] из пеньки… Меч бредоун, в кожаных ножнах с серебряными накладами… Брадьв с красным древком… Бодана и бехтерец [46] с медными пластинами, бельчуг [47] с серебряными плечами, налучник червлёный, щит червлёный, стрелы с индюшачьем опереньем, с железными наконечниками: три дюжины…
На столике у стены на бархатных салфетках лежали тяжёлые золотые украшения: анфем с сигулой царского асинкрита [48], кольцо барда, браслеты, венец с тремя дубовыми листами. В шкатулке рядом лежал пергамент – красная грамота, и небольшая простая свирель – бузинная дудочка.
Афоня говорил со мной свободно, будто бы знал, что все предметы в комнате должны быть мне знакомы. Я понимала названия оружия, одежды, но представить не могла, откуда я всё это знаю.
Я закрыла глаза и вдруг ясно увидела картину…
Витязь в золотой кольчуге положил руку на плечо юному рослому воину, обращаясь к войску:
– Вои! Все велесовы меты и на деснице, и на шуйце! Предъ вами не мальчикъ, но моужъ! Достоинъ чести быти! Князь Острый возрасташю и возмужашю, бъ бо самъ хоробръ и легокъ, ходя акы пардусъ! [49] Он бъ бо наш грядущий бардъ! [50] В будущем лете подъ его песню мы, вои и кмети, поидеша в бой!
Витязь указал на четырёх волхвов в таких же золотых одеждах, как у юного воина. У всех волосы на висках убраны в круги, наподобие бараньих рогов, на запястьях – золотые заветные браслеты с рунами и оберегами, под шеями – сигулы, на стегнах – мечи и серповидные кинжалы в ножнах с
