Книга Дикая принцесса - М. Джеймс

— Ты сказал, что твоя работа — защищать меня. Ты только об этом и говоришь. Я не могу спать с тобой, Елена, ты — моя работа. Ты — миссия. Тебя нужно защищать. Ну, ты не сможешь защитить меня, если умрешь. Поэтому мне нужно, чтобы ты остался жив, хорошо?

Правда, конечно, в том, что мне все это безразлично. Я боюсь не того, что останусь одна, а того, что потеряю его. Эта холодная правда ударяет меня прямо в грудь, когда я возвращаюсь к тому, чтобы прижать компресс к его боку обеими руками, умоляя тихим шепотом остановить кровотечение.

Мысль о том, что я останусь в Рио одна, и никто не сможет мне помочь, приводит в ужас. Но мысль о том, что я навсегда потеряю Левина не только потому, что он вернется домой в Нью-Йорк, но и потому, что он мертв, в миллион раз хуже.

Он мне дорог… больше, чем следовало бы, и так, что я не могу подобрать слов, даже сейчас… может быть, особенно сейчас. Я не могу потерять его вот так.

Красный цвет начинает просачиваться сквозь полотенце, но не заливает его. В какой-то момент она замедляется, и я вижу, как голова Левина откидывается на подушку. На какой-то ужасающий момент я почти не могу заставить себя проверить его пульс. Его дыхание настолько поверхностно, что я не могу быть уверена, дышит ли он вообще, и мне так страшно представить, что я обнаружу.

Я нерешительно протягиваю руку и прижимаю пальцы к его горлу. На короткую секунду мне кажется, что я ничего не чувствую, и я уверена, что он мертв. Меня охватывает холодная паника, горло сжимается, глаза горят от слез, а потом я чувствую слабый пульс под кончиками пальцев.

Слава богу. Я отдергиваю руку, оставляя полотенце на месте рубашки и прижимая его к ране. Я снова прижимаю руку к его лицу, но оно такое же холодное, как и раньше. Мне нужны медицинские принадлежности. Я смотрю на него, размышляя, могу ли я оставить его одного, и понимаю, что у меня нет выбора. Если мы останемся так, как сейчас, я почти уверена, что он не выживет.

Я наклоняюсь к нему и нежно провожу пальцами по его волосам, накрывая его тонким одеялом, брошенным на дно кровати.

— Я вернусь, — шепчу я, надеясь, что он хоть как-то меня слышит, пусть даже подсознательно. — Пойду принесу кое-что, что поможет тебе почувствовать себя лучше. Мне нужно, чтобы ты был жив, когда я вернусь, хорошо?

Он не собирается отвечать. Я знаю это. Но от этих слов мне становится немного легче.

19. ЕЛЕНА

Я нащупываю куртку, которую бросила на край кровати, и роюсь во внутренних карманах в поисках оставшихся денег. Я нахожу еще несколько купюр в дополнение к тем, что были у меня в руке и брошены на кровать, когда я укладывала его, и пистолет. Моя первая реакция, когда пальцы коснулись холодного металла, не страх, а облегчение.

По крайней мере, я смогу защитить себя, пока нахожусь здесь одна.

Мысли бешено несутся вскачь, пока я запихиваю пистолет обратно в куртку и надеваю ее поверх платья. У меня нет другого способа надеть что-либо, у меня была маленькая сумочка-клатч, но ее нет, она осталась в баре отеля, когда мужчины затащили меня за покерный стол, чтобы сделать то, что они хотели сделать. Кожаная куртка, предназначенная для гораздо более крупного мужчины, плывет на мне, но от нее приятно пахнет Левином, и на мгновение мне кажется, что все может быть хорошо.

Мне нужны медицинские принадлежности. Что-то, чтобы зашить его, остановить инфекцию. Лекарства. Что-то, чем его можно напоить, и мне нужно избавиться от машины. Протереть ее. Наверно даже отбеливателем. Мне точно нужен отбеливатель.

Мой желудок сводит от беспокойства, когда я бросаю последний взгляд на Левина, хватаю ключ от номера и ключ от машины и направляюсь к двери. Такое ощущение, что я стала другим человеком, уже не Елена Сантьяго, которая читала романтические романы, бродила по саду и смеялась с сестрой, упавшая в океан, когда падал самолет. С тех пор я все больше и больше отдаляюсь от нее.

Я не знаю, как мне вернуться в Бостон и снова стать ею. Как мне выйти на улицу, завести друзей, встречаться с мальчиками моего возраста, ходить на занятия в колледж и все такое, что, по мнению Левина и моей сестры, я буду делать, как только окажусь там и в безопасности. Я не знаю, как мне вернуться к прежней жизни. Не тогда, когда я стала девушкой, которая влюбилась в убийцу, которая борется за выход из неудачной игры в покер, которая зашивает кровавые раны этого человека, а затем уходит с пистолетом и кучей пропитанных кровью денег, ища способ спасти его и скрыть доказательства того, что произошло сегодня ночью.

Я понятия не имею, как это совместить. И у меня нет времени думать об этом прямо сейчас.

По дороге к мотелю была какая-то убогая аптека, я заметила ее, когда проезжала мимо, стараясь не свернуть с дороги и не оказаться на тротуаре. Я подумываю о том, чтобы взять машину, но мне легче идти пешком, даже на каблуках. Брать машину тоже опасно, кто-то может заметить номерной знак. Я даже не знаю, какие здесь законы для вождения.

Это все жизнь, о которой я ничего не знаю, понимаю я, ковыляя как можно быстрее в направлении магазина, прижимая к себе куртку, готовая достать пистолет при первом же признаке того, что кто-то идет мне навстречу. Как Левину это удается? Как он все это продумывает? Столько всего нужно учесть, столько всего может пойти не так, столько способов быть пойманным, увиденным или найденным не теми людьми… по обе стороны закона. И все же, несмотря на это, я не могу отрицать, что в страхе есть что-то неизбежное. Адреналин, который, как я понимаю, может вызывать привыкание, если человек хорош в этом.

Может быть, и у меня это получится. Кто знает?

С моих губ срывается хихиканье, громче, чем я хотела, чтобы оно прозвучало в темноте, пока я спешу к освещенному знаку, до которого осталось полквартала. Я вдыхаю, пытаясь успокоить свой бешеный пульс. Я знаю, что нахожусь на грани срыва, весь страх, адреналин и беспокойство сольются в истерику или паническую атаку, если я не сдержусь.

Ради Левина я должна сдержаться.