все равно хотела надавать ему по яйцам.
Видя ярость и неконтролируемую похоть в моих глазах, Деклан улыбается. Затем он выпрямляется, расстегивает молнию на брюках и вынимает напряженный член. Он лениво поглаживает его, глядя на меня сверху-вниз.
Деклан продолжает поглаживать его, отодвигаясь назад и становясь на колени между моих ног, затем снова начинает лизать меня, сжимая в кулаке толстый и твердый торчащий член.
Я хочу пососать его. Хочу, чтобы он трахнул меня им. Чтобы Деклан заставил меня подавиться членом, пока будет шлепать ремнем. Я схожу с ума от желания и эйфории, оседлав нарастающую волну удовольствия, когда его язык щелкает и лижет, пока Деклан дрочит, стоя на коленях между моих раздвинутых бедер.
Свет в комнате становится ярче. Грохот волн снаружи становится громче. Глаза закатываются назад.
Ой-ой. Я буду наказана за это. Если мне повезет.
С рывком всего тела и криком, приглушенным его шелковым галстуком, я испытываю сильный оргазм. Киска сжимается, бьется в конвульсиях, и я вжимаюсь всем телом в кровать.
Словно издалека, слышу, как Деклан ругается. Я чувствую рывок, и тампон исчезает. Деклан падает на меня сверху, прикусывая мягкую плоть под соском и проталкивая член глубоко внутрь моего тела с ревом животного, претендующего на территорию.
Обхватив рукой мое горло, Деклан толкается сильно и быстро, пока я кончаю, и кончаю, и кончаю, дико извиваясь под ним.
— Детка. Ах, черт, детка. Мне нравится то, что ты чувствуешь.
Деклан тяжело дышит, входит в меня, трахает, пока переживаю самый интенсивный оргазм. Мышцы задницы сводит судорогой от напряжения. Грань между болью и удовольствием стирается, когда он покусывает соски и сжимает мое горло, пока я не начинаю задыхаться.
Деклан вздрагивает. Стонет долго и низко рядом с моим ухом. Одним последним толчком он изливается в меня, говоря при этом на страстном, искаженном гэльском.
— Tá tú mianach, cailín milis. Mianach.19
Он утыкается лицом мне в шею и шепчет мое имя, как молитву.
Интересно, как я могла раньше думать, что познала, что такое счастье?
Когда мы, наконец, оба отдышались и перестали дрожать, Деклан осторожно отстраняется от меня, разматывает галстук вокруг моего подбородка и нежно целует. Потом велит не двигаться.
Я лежу, уставившись в потолок, пока Деклан идет в ванную, по пути подбирая выброшенный тампон. Я слышу, как льется вода. Через некоторое время он возвращается, уже без одежды. В левой руке у него полотенце. В правой руке — мокрая мочалка.
Я закрываю глаза, пока он молча вытирает меня между ног.
Когда слышу звук рвущейся бумажной обертки, говорю:
— Я не позволю тебе засунуть его внутрь.
Он тихо говорит:
— Покажи мне, как это делается.
— Боже, нет.
— Полное доверие, помнишь?
— Хорошая попытка, Казанова. Даже у моего гинеколога нет таких привилегий, а я уже много лет раздвигаю перед ним ноги.
Деклан усмехается и смягчается.
— Дай мне свои запястья.
Я опускаю руки над головой, и он расстегивает ремень, отпуская. Деклан растирает мои запястья, затем целует обе ладони по одной. Это милый жест, заботливый, и он заставляет меня чувствовать, что мной дорожат.
Глядя на меня глазами, полными нежности, Деклан бормочет:
— Ты такая красивая, девочка.
Я улыбаюсь ему.
— Так красиво болит.
— Я принесу тебе аспирин. И немного крема.
Он снова уходит в ванную, давая мне время вставить тампон, который оставил рядом на кровати. Я морщусь, когда вижу, что стало с бедным пуховым одеялом подо мной, и переворачиваюсь, отбрасывая его в сторону. Переворачиваю его на себя и сталкиваю на пол.
Когда Деклан возвращается со стаканом воды в одной руке и бутылочкой лосьона в другой, он видит, что я лежу поверх простыней, откинув одеяло. И приподнимает бровь.
— Оно выглядело как место преступления.
— Это всего лишь кровь.
Его тон совершенно беспечный. Я думаю о крови на воротнике его рубашки, понимая, что Деклану все равно на ее вид, потому что видел это так часто. Словно врач отделения неотложной помощи.
Или кто-то, кто зарабатывает на жизнь убийством людей.
Деклан ставит все на прикроватную тумбочку, помогает мне принять сидячее положение, высыпает мне на ладонь две таблетки аспирина и протягивает стакан. Мне так хочется пить, что я выпиваю все содержимое стакана залпом.
Деклан забирает стакан и мягко опускает меня обратно, переворачивая на живот. Положив щеку на подушку, я закрываю глаза, пока он слегка втирает лосьон в горящую кожу.
— У тебя самая идеальная задница, которую видел в своей жизни.
Насытившаяся и сонная, с отяжелевшими конечностями и переполненным сердцем, я едва могу смеяться.
— Да? Она правда стоит того, чтобы ее увековечили в гипсе. Нет, что-то более долговечное. Отлита из бронзы.
Деклан тихо смеется:
— Когда-нибудь ты расскажешь мне, откуда у тебя такая уверенность в себе.
— У тебя тоже есть уверенность в себе.
— Она и в подметки не годится твоей.
— Как и твой IQ.
— Я пока спущу тебе это замечание, учитывая состояние твоей задницы, но я это тебе еще припомню.
Некоторое время мы молчим, пока он продолжает осторожно распределять лосьон по моей пульсирующей попке. Странно, что руки, привыкшие к такому грубому делу, как у него, могут быть такими нежными.
— Деклан?
— Да?
— Я не хочу, чтобы ты умирал.
Рука, поглаживающая мою ягодицу, замирает, затем Деклан скользит ею вниз к верхней части бедра и сжимает.
Он тихо говорит:
— Я не могу обещать тебе, что не умру.
— Ты когда-нибудь задумывался о том, чтобы завязать?
Деклан молчит так долго, что начинаю нервничать. Но я не сдвинусь ни на дюйм — просто жду, мое сердцебиение учащается.
— Человек не может бросить то, что делает его тем, кто он есть.
— Гангстер — это не тот, кто ты есть. Это то, что ты делаешь. Есть разница.
Наступает еще одна долгая пауза, на этот раз наполненная напряжением. Как будто Деклан борется сам с собой из-за того, что сказать. Когда он снова заговаривает, его голос такой тихий, что приходится напрячься, чтобы расслышать его.
— Скажи мне, что могу доверить тебе свою жизнь и делать это искренне, и я скажу тебе, думал ли я когда-нибудь о том, чтобы завязать с тем, что делаю. И что произойдет, если завяжу.
Я поворачиваюсь лицом к подушке и выдыхаю воздух, который задерживала.
— Скажи мне, что мне не придется выбирать между тобой и Нат, и я серьезно тебе все расскажу; можешь доверить мне свою жизнь.
— Ты бы выбрала не только ее. Это распространяется на все и всех.
Я шепчу:
— Знаю.
— Я бы никогда не попросил тебя
