– Что ты собираешься делать? – спросил Донни.
– Пойду проверю, соблюдают ли они наши условия, а то еще понаставят завтра на пирсе и в дюнах солдат и полицейских.
– Ты о чем?
– Отец согласен на все. Пришлет выкуп. Ему что один миллион, что десять. До завтра! – Фил стукнулся головой о бетонную притолоку над выходом. – Это моя история, чтоб им провалиться!
Вот такими и должны быть писатели.
Но история эта, конечно, моя.
Донни поднял газету, мигом проглядел статью и заорал:
– Йес! Йес! Йес! Они выполнят все наши требования! Мы богачи!
Маска упала с его лица, зверь вырвался на волю и выпустил когти. Я взяла у него из рук газету и прочла интервью.
– О боже, – сказала я Дилану, – их отец безутешен, смерть сына его подкосила.
– Да ладно тебе! – отмахнулся Дилан. – У богатеньких во внутреннем кармане пиджака, там, где сердце, припрятаны деньги. Они защищают от горя.
– Я ему верю, – не согласилась я. – Он всегда думал, что он и его семья неуязвимы. Потому что могут себе позволить самых лучших врачей, и самые дорогие больницы, и поездки в Китай, если там врачи получше, и школы, в которых под шведские стенки подкладывают резиновые коврики в метр толщиной. Он думал, что может купить вечную жизнь для всех своих близких. Банкиры любят своих жен и детей так же сильно, как школьные учителя, багермейстеры и старые хиппи.
– И все-таки они сволочи, – ответил Дилан. – Думают: то, что я творю, – плохо, это ежу понятно. Но если этого не сделаю я, сделает кто-то другой, так что лучше не быть лохом и все обтяпать самому.
– Мы думаем иначе, – сказала я, – но кто сказал, что мы правы?
Моя ярость смягчилась. Размякла, как буханка хлеба под дождем.
– Да ты что, Салли Мо! Плохие люди, пережившие клиническую смерть, всегда начинают творить добро. Видят свет в конце тоннеля и меняются к лучшему.
– Допустим. Но они только после болезни осознают, что плохие, или уже раньше об этом знали, а теперь раскаиваются?
– Не знаю. Знаю только, что после клинической смерти ни один хороший человек еще не стал преступником.
– Вот бы вернулся старый-добрый Боженька, – сказала я, – тогда можно было бы внушить людям, что у врат рая их будут судить не по делам, а по мыслям! Вот увидишь – все встало бы на свои места.
– Так или иначе, мы должны позаботиться о том, чтобы Донни не сунул эти деньги к себе в карман, – сказал Дилан.
В ту ночь мы опять спали рядом. Точнее, Дилан спал, а я на него смотрела. Не помню, что мы делали в воскресенье. Играли в шахматы.
4:51
Черт, опять уснула. Темп, темп, темп! Знаю ведь, что могу. Когда пишешь быстро, заснуть невозможно. Даже если пишешь на бумаге. Лучше бы печатать на ноутбуке, дубасить по клавишам, будто гвозди в стену забиваешь, но всё и вся должно сойтись, собраться воедино под обложкой этой тетради.
В воскресенье ночью мы прокрались к пирсу у старого маяка. Его уже не зажигают. Вместо него светила луна.
Нас было семеро, Фил тоже пришел. Он заверил нас, что все спокойно, никаких подозрительных войсковых маневров не наблюдается. Донни с Джеки и Никелем спрятались за дюной прямо напротив пирса, Бейтел, Брат Монах и я притаились за дюной немного западнее, Дилан – восточнее, а Фил прикрывал тыл.
И вот – поди ж ты! – к пирсу подплыл небольшой катер с маленькой каютой для пассажиров. Катер причалил, с него сошел человек и понес целлофановый пакет к подножию дюны, за которой прятались Донни и Кроммелинги. Ночь стояла тихая, море лежало неподвижно, слышно было каждый звук. Человек вернулся на катер.
– Вперед! – прошептал Дилан и подтолкнул Никеля к гребню дюны. – Проверь, на месте ли деньги.
Никель сбежал вниз по склону, заглянул в пакет, показал Донни большой палец, зажал пакет под мышкой и помчался к пирсу. Донни выстрелил. У ног мальчика фонтаном взвился песок. Никель бросил пакет и побежал дальше, по пирсу, к катеру и запрыгнул на борт. Из каюты вышла женщина.
– Мама! – завопила Джеки.
– Shit! – ругнулся Донни.
– Сынок! – воскликнула женщина.
– Где папа? – завизжал Никель. – Хочу к папе, только к папе!
Он оттолкнул мать и бросился в каюту. Бедная женщина! Похоронила одного сына и потеряла другого.
– Джеки? – позвала она.
– Отпусти девочку! – закричал мужчина.
Джеки поднялась.
– Ну нет! – зашипел Донни. – Ты остаешься, как мы и договаривались.
Завязалась борьба. Донни пытался сгрести Джеки в охапку, а она сопротивлялась изо всех сил, стараясь исцарапать ему лицо, и победила, мастерски саданув ему локтем по горлу. Она сбежала с дюны на пляж, промчалась по пирсу и прыгнула в объятия матери. На пакет с деньгами она даже не оглянулась.
От бессилия Донни выстрелил еще раз – пуля исчезла в море. Оказалось, у человека на катере припасен пулемет: он вынул его и полностью расстрелял ленту. От вершины дюны, за которой прятался Донни, ничего не осталось. Повсюду летали песок и трава. Великолепное зрелище, правда. Донни с поврежденной гортанью и полным ртом песка валялся у подножия дюны со стороны суши, его рвало. Катер отчалил. Джеки высвободилась из объятий матери и помахала: сначала Дилану на востоке, потом нам на западе. Мы не решались выглянуть из укрытия. Катер растворился в ночи. Пакет с деньгами поблескивал в лунном свете.
Донни взобрался на дюну, высунулся из-за гребня, отплевываясь от песка, и забормотал:
– Йес, йес, йес!
Бейтел проскулил что-то в ухо Брату Монаху, и пес рванул на пляж, схватил пакет и умчался с ним в зубах.
– Это я его научил, – сказал Бейтел.
– Куда он?
– В королевский замок.
Собака ценой в десять миллионов.
Донни понесся было за псом, но быстро сдался. Он пригнулся чуть ли не к самой земле и поплелся по следу лап. Как Дилан десять дней назад. Бейтел, Дилан и я тихонько пробрались в лесную хижину.
Пса там не было. И он не появился, когда Бейтел его позвал.
– Вот дуралей, – сказал Бейтел. – Все-таки в бункер побежал.
– Тогда пошли в бункер.
– Я останусь здесь, Салли Мо, – сказал Бейтел, – король хочет, чтобы я остался, мы давно не виделись. – Он выудил из-под рубашки медвежонка и улегся на мягкие иголки. – Разбудите меня, когда все кончится хорошо, – попросил он, – когда пес загрызет Донни.
Он уснул.
Мы с Диланом прокрались к бункеру. Там ждал Донни: голова в царапинах и кровоподтеках, в руках ружье.
– Деньги у вас?
Тут из леса выскочил Брат Монах с пакетом в зубах. Луна светила удивительно ярко, видно было как днем.
