Рэй хотелось, чтобы они говорили друг о друге, но получилось, что говорили о вещах отвлеченных, иногда осторожно касаясь Кирш — именно осторожно, потому что Рэй уже видела в Кирш соперницу, не веря, что та могла не оцепить странную петербурженку, а Алиса чувствовала, что слишком обижена на Кирш, чтобы говорить о ней всуе, и слишком хочет увидеть ее, чтобы так запросто интересоваться о ней у ее друзей.
Алиса сбивчиво рассказывала про свое впечатление от «Перчатки» и про какую-то предновогоднюю сердечную смуту, Рэй смотрела на нее, кивая, и вспоминала свой давнишний разговор с Кирш.
Тогда они вдвоем сидели на краю крыши, ощущая ладонями теплую жесть, смотрели с высоты на ночной город и говорили по душам. В такие минуты Кирш говорила без обычного нажима в голосе, расслабленно, словно водила по холсту мягкой кистью.
— Понимаешь, — задумчиво потянула тогда Кирш, поглядывая вниз, — много людей живут как часть большого мира, но несут в себе его миниатюру, разукрасив ее своими представлениями. Ты живешь в своем мире, И я живу в своем мире. Кто-то скажет, что это мир иллюзий, выдуманный мир, и будет прав. Но я выдумала его не по своей воле, и, видит Бог, если бы у меня был выбор, я придумала бы его совсем другим, без маскарада и боли — красивым, наполненным и легким, ясным и будоражащим одними лишь счастливыми предвкушениями. Но я не Бог, я не мастер и даже не подмастерье, я пользуюсь подручными средствами, порой найденными на помойке, и чаше связи вещей и объектов навязываются мне сами, как неписаные правила ландшафтного дизайна. А мои мечты — другие, смешные — они поэзия, и постепенно понимаешь, что твой мир — это дурная иллюзия, запутанный клубок, где не отличить правду и ложь, крик и молчание, собственную мысль от зараженности чужим словом. И во всей этой путанице бессильно мечется тот, кто на самом деле сильнее и выше всего этого, но обречен никогда не подняться до достойных его высот. Потому что слишком большие и беззащитные крылья у этого зверя, чтобы выбраться из такой сети — из моего мира, где и мне-то самой, на самом деле, интересен только этот зверь, но все равно я малодушничаю и не пытаюсь спасти его, а лишь смотрю, как он путается в нитях, проросших через меня, и плачу. Плачу из сострадания к нему; плачу и убиваю своим бездействием.
— Что за зверь-то? — спросила тогда Рэй тише обычного, услышав непривычно длинный для Кирш монолог.
— Любовь. Единственный зверь из Божьего заповедника, которым каждый мечтает украсить свой невзрачный, неладно скроенный, выдуманный мир… Но редко кто умеет обращаться с окрыленным созданьем. Нельзя быть достойным или недостойным любви: можно бросить ради нее свои сплетенные в канаты и колючие проволоки иллюзии или уцепиться за них, крича, что этот зверь заглянул в твою Клетку по ошибке, Любовь — единственный шанс подняться над собственным убожеством. И она не приспосабливается к нашим ничтожным мирам; она жаждет перемен — там, глубоко внутри нас. Ведь все ненужное разрушается не руками — оно тает само по себе, не выдерживая сравнения. Так что сравнивайте, господа, сравнивайте! — заключила Кирш, глядя куда-то мимо Рэй, словно в собеседниках у них было все человечество,
Сейчас Рэй смотрела на Алису, улыбаясь сквозь легкую грусть, словно впервые увидела то, о чем тогда говорила Кирш, — зверя, отчаянно бьющего крыльями, попавшего теперь, как в ловушку, в ее запутанный мир.
— А ты не похожа на «тему», — констатировала Рэй и выдержала паузу, подразумевавшую объяснения. Но они не последовали — Алиса лишь пожала плечами.
— Натуралка? — осмелилась уточнить Рэй.
— Этот мир, «тематический», — это мир непонятных мне людей, но я чувствую с ним какую-то связь… — Вслух размыслила Алиса, когда они спускались в подземный переход. Отчего-то рядом с Рэй ей неловко было за острые носы своих полусапожек; пожалуй, они и самой-то ей не нравились…
Рэй рассмеялась:
— Это, Алис, всего лишь мир странных поступков, а люди там обычные!
— А любовь?— Алиса замерла, будто Рэй и вправду могла объяснить ей как само ЭТО чувство, так и его преломление в «мире странных поступков».
— Чего?! — Рэй усмехнулась, — Чего ты все мелешь, какая любовь?! Ее придумали гетеросексуалы, чтобы романтизировать процесс деторождения!
Алиса задумалась, представив, что так же может думать и Кирш, и едва не споткнулась на последней ступеньке подземного перехода.
Рэй ссутулилась и некоторое время шла молча, делая вид, что с интересом разглядывает все встречающиеся на пути рекламные щиты. Потеплело, и падал мягкий снег, снимая напряжение, повисшее между девушками.
Есть вещи, которых не делают, и вещи, которых не говорят. Добрые не расхваливают безногому прелести танцев — если только он сам не попросит об этом, мудрые до последнего не признаются в любви (не то чтобы кому-то, даже самим себе), потому что это или сокровенное — дар, или пустая маска Арлекина с оплывающей постепенно краской.
Для Рэй (и в этом они были схожи с Кирш) казалось нормальным говорить с безногим о танцах — не по злобе, а по неписаному праву собственной отверженности от нормы. И говорить о любви с Алисой Рэй всерьез не могла не но мудрости, а из страха несоответствия: себя — своему чувству, своего чувства — возможному ответу на него…
— А вот и вокзал. Это же Курский, верно?— Алиса всю дорогу поглядывала на часы, и Рэй, по возможности, сокращала дорогу, срезая ее по проулкам.
— Он самый.
Алиса остановилась, чтобы попрощаться, но Рэй уверенно шагала дальше и только вопросительно оглянулась и поторопила,
— Не тормози, на полке отдохнешь.
— Ты что же, меня проводишь до поезда? — Алисе стало весело идти рядом с Рэй, последние несколько минут она думала о том, что вполне могла неверно истолковать сегодняшнее поведение Кирш.
Рэй курила и смотрела на Алису:
— Телефончик-то дашь? Я, может, скоро в Питере буду проездом, у друзей там у одних…
Алиса кивнула и, достав из сумки блокнот, быстро чиркнула телефон.
— А друзья в каком районе живут?
— Да там, не помню, короче… — Рэй отвела глаза и стряхнула пепел.
Алиса сдержанно улыбнулась:
— Я — на Мойке, заходите в гости с друзьями. А можно вместе в Эрмитаж сходить — у меня там одноклассница экскурсоводом работает.
— Ну да…
Когда поезд подошел к платформе, Рэй поежилась: этот скрип на стыках на фоне выдыхаемого гудка тоже был простым «отчеркивающим звуком», но пришедшим извне, предсказуемым, но противным ее воле. Сейчас она останется на перроне одна, и наутро окажется, что эта девушка с красивой косой, так идущей к этому нездешнему лицу, ей просто приснилась.
Рэй потрогала косу уже доставшей билет Алисы и отчаянно-бодро выпалила:
— Ты б постриглась!.. Миленько, конечно, но как-то ты с ней по-дурацки смотришься в тусовке, не по-нашему.
