весомый. Но тут же смотря в каких руках. Возможно, в драке Хабанов Лебедя случайно и убил. А потом, когда понял, что если тело найдут, то в первую голову на него и подумают, решил так избавиться от главной улики.
– Что же он тогда от топора с одеждой не избавился?
– Ну, он же все-таки не криминальный гений. Может, не успел, а может, и пожадничал. В Холмушах про кровь на пиджаке никто бы не спросил.
В повисшей тишине оглушительно громко прозвучал телефонный звонок. Владимир Гаврилович поднял трубку, назвался, помолчал с полминуты и дал отбой.
– Похоже, господа, нам нужно чаще собираться у меня. Это совершенно точно идет на пользу расследованию. Звонил Кунцевич. В Ораниенбауме рыбаки вытащили сетью мужскую голову. В торбе.
* * *
Альбина Ягелло вздрогнула, поморщилась и открыла глаза. Затуманенным взглядом посмотрела на Маршала, на стоящих за его спиной мужчин, вяло оттолкнула склянку с нюхательной солью.
– Значит, это он? – спросил Константин Павлович.
Девушка медленно кивнула.
За пять минут до этого Филиппов с Маршалом провели ее к доктору в покойницкую, попросили постараться держать себя в руках и предъявили выловленную в Ораниенбауме голову. И Константин Павлович еле успел подхватить обмякшее тело.
– Альбина Войцеховна, я понимаю, что это тяжело, но мы вынуждены подвергнуть вас еще одному испытанию. Посмотрите, пожалуйста, не узнаете ли вы что-нибудь из этих вещей? – Маршал указал на стол, на котором была разложена найденная в конюшне у Хабанова одежда.
Альбина поднялась, дотронулась кончиками пальцев до пальто, пиджака, взяла рубаху, прижала к лицу и зарыдала. Маршал обнял трясущиеся плечи, обернулся через плечо к Филиппову:
– Думаю, опознание можно закончить? Я отвезу ее домой.
Владимир Гаврилович кивнул.
Всю дорогу до квартиры Альбина молчала, отвернувшись и лишь время от времени вытирая варежкой катящиеся слезы. Константин Павлович тоже не старался начать беседу, просто курил да иногда сверялся с часами.
Поднявшись по темной лестнице вместе с девушкой, Маршал хотел было просто подождать, пока та откроет дверь, но Альбина сперва растерянно шарила по карманам в поисках ключа, а после долго не могла попасть в замочную скважину, исступленно тыча мимо. В результате Константин Павлович осторожно вытащил ключ из ледяных пальцев, вставил в замок, провернул и потянул створку.
– Хотите, я побуду с вами немного?
Альбина, ничего не ответив, вошла внутрь, не разуваясь и не сняв полушубка, скрылась в большой комнате. Маршал немного помедлил, но проследовал за ней. Женщина лежала на кровати, свесив ноги в валенках, и глядела в потолок. Единственное, что она сделала, – распустила узел на платке, так что цветастая ткань раскинулась на подушке, будто кусочек летнего луга. С калош мутная вода капала прямо на плетеный половик.
Константин Павлович подошел к окну, выглянул на улицу. День уже перевалил за половину, небо над столицей заволокло, но снег еще держался, не прорывал сизые зобы туч. Маршал раздвинул занавески, впустив в комнату холодный зимний свет. Альбина никак не отреагировала на изменения. Но, когда под Маршалом скрипнул стул, она вздрогнула, села на кровати, сощурилась на гостя, будто пытаясь понять, кто это и что он здесь делает. После молча встала, вышла из комнаты. Было слышно, как она возится за тонкой перегородкой, шуршит чем-то. Вернулась она уже в туго завязанном черном платке.
– Откуда у вас это? – удивленно спросил Маршал.
– В России живем. У каждой бабы в приданом имеется. По первому мужу недолго пришлось поносить, а теперь уж, видать, натаскаюсь.
Константин Павлович поднялся, но Альбина махнула рукой.
– Обождите. Посидите еще немножко. Страшно мне одной чтой-то.
– А дети где?
– У соседки. Сейчас, продохну маленько да пойду за ними.
Она еще раз сходила в коридор, кинула в печку несколько чурбаков, чиркнула спичкой, и через десять минут в квартире потеплело. Потом опять ушла, вернулась с тряпкой, притерла темные лужи у кровати. Маршал понимал, что такими рутинными делами женщина пытается отогнать мысли о свалившейся на ее плечи беде, и просто молча наблюдал. Наконец, снова чем-то погромыхав у печки, Альбина возвратилась в комнату, вымыла руки, сполоснула лицо, долго, до румянца, терла застиранным полотенцем щеки и лоб, а после уселась за стол напротив Маршала.
– Я сегодня все бумаги оформлю, и завтра сможете забрать тело. На похороны деньги есть?
– Ваши не тратила.
Константин Павлович вытащил из бумажника две купюры, положил на стол.
– Вот, берите. Берите-берите. Гордость гордостью, но у вас дети.
Снова помолчали. И снова первым заговорил Маршал:
– Как же вы теперь? Здесь останетесь или к родителям вернетесь?
Альбина горько усмехнулась:
– К родителям… Им бы себя самим прокормить, куда мне еще такую ораву на старые шеи вешать. Отдавали одну – а получат пятерых едоков. Да и ехать на что? Нет уж, будем здесь выживать. Ох, что ж за жизнь-то такая людская тяжкая? У вас, чай, полегше? Али так же? И для чего люди на этот свет нарождаются? Чтоб вот так вот мыкаться? Я ж какая красавица была, вы бы видели. На меня паны оборачивались. Да только не ровня панам оказалась. В полюбовницы звали, а замуж – подвинься, свои панночки есть.
– Что же, вас силой замуж выдали?
– Почему силой? – Альбина ослабила узел платка. – Я особо и не отказывалась. Интересно было поскорее взрослой стать, узнать, как оно так – с мужем-то жить. У нас в доме отец всегда был главным, но маму слушал. На людях сам себе хозяин, но на деле без ее совета почти ничего не решал. Руки никогда не поднял ни на нее, ни на меня. Я и думала, что у всех так. Да с Адамом, первым мужем, так и было. Любви особой не получилось, но жили ладно, мирно. Дочку баловал, меня тоже. Как мог.
– Что с ним случилось?
– Холера. Я с одной Таськой осталась. А тут Францишек. Я его так по молодости называла, еще в Величке. Он же еще тогда ко мне сватался. Отец не отдал. То ли чуял что-то, то ли просто мужа побогаче хотел. И вот снова объявился. Он же совсем другой был тогда. Отыскал меня, когда еще Адам жив был. Караулил у дома, провожал, Таське гостинцы таскал. Не брешу, ей-богу, даже цветы мне приносил. На старой закваске даже вроде бы любовь промеж нас была. А как мужа схоронила, так в тот же день к нему и переехала. С дитем. Мы тогда на Разъезжей жили – на первом этаже лавка, над ней квартира в три комнаты. С парадной ходили, не как сейчас, а
