вдоль дороги в Молидене за день до своих похорон.
Естественно, оба раза, подойдя ближе, я замечаю, что это совсем другой человек. Папу я видела таким странным образом не один раз. Там, где пролегает маршрут моих ежедневных прогулок, живет один мужчина – когда он едет навстречу на машине, я вижу своего отца. И в этом большое утешение – они все же остаются, пусть и в несколько измененных образах. Напоминают о себе, деликатно и даже не пугающе.
* * *
Нам дали с собой две коробки с шоколадным тортом. То, что осталось с поминок. Матс с девочками отправились к свекрови, как и его сестра с мужем и сыном, но сначала Матс отвез меня в аэропорт. Я сразу узнала компанию коллег-писателей в очереди на регистрацию, но они равнодушно посмотрели на меня и не поздоровались, так что я поспешила отвести взгляд. Просто не было сил что-то объяснять и выслушивать все эти «о, я вас не узнал!».
Зато на фестивале я с удовольствием пообщалась. Оказалось очень приятно увидеться со Свеном, Анникой и другими знакомыми. Эва-Лена рассказала, что семь лет назад у нее тоже обнаружили рак груди. Дело было серьезное. Сейчас она чувствует себя прекрасно, принимает «Тамоксифен» и каждый день выходит на пробежку. В журнале «Мы» только что опубликовали мой текст, посвященный саду, – где я пишу и об отце, и о диагнозе. Мы сразу же начинаем обсуждать нашу общую болезнь. Я слишком долго болтаю с Эвой-Леной. Замечаю в себе большую потребность поговорить с кем-то, кто действительно меня понимает. Я знаю, друзья хотят меня понять и стараются изо всех сил, но все их попытки для меня каждый раз как пощечина. Люди то и дело ставят под сомнение то, что мне в данный момент кажется самым тяжелым. «Если болит все тело, попробуй начинать день с таблетки парацетамола – мой папа всегда так делал! Лет с сорока пяти принимал парацетамол каждое утро. Кажется, какой-то хирург даже озаботился его печеночными показателями?!» Мне так хочется им все объяснить. Я не ипохондрик. И не боюсь лекарств. Никогда не отказывалась от обезболивающих при необходимости. Но не думаю, что правильное средство от моей боли и скованности во всем теле – это ежедневные дозы парацетамола. Неужели так трудно просто немного поддержать меня в новой, непривычной и непростой ситуации. На том этапе, который я не могу перепрыгнуть и которого не избежать. Помочь мне… пройти его. Преодолеть. Наверняка такая побочка только в начале приема «Тамоксифена». А потом все вернется в обычное русло. И сексуальное желание, и силы, и энергия. Разумеется, некоторые побочные действия пройдут, но какие-то останутся. А главное – я не знаю, что будет дальше, ведь я только начала принимать препарат. Пройдут ли эти странные ощущения в животе? Будет ли мне все труднее двигаться с каждым днем, или, если тренироваться, этого можно избежать? Станет ли моя и без того больная нога болеть еще сильнее? Депрессия, подавленное настроение, разбитость по утрам, приклеивающая меня к постели, полное отсутствие спонтанного сексуального желания. Усталость.
Ничего не могу с собой поделать – мне кажется, своим проклятым раком я нарушила некий баланс. «Но ты же выздоровела». «У меня тоже проблемы со слизистыми – депрессия – боли в шее, спине и коленях» – нет уж, лучше молчать. Я иду гулять, считаю шаги. Вскоре я замечаю, что это единственное, благодаря чему я держусь на плаву. Разговоры тянут на дно, обостряют чувство одиночества. Мне становится стыдно. Я ведь на самом деле жива. И действительно, должна радоваться.
В дневнике после каждой жалобы на тоску и страх я с упорством маньяка повторяю – я так благодарна за жизнь, за моих девочек, за Матса. Но страх не отпускает.
* * *
Позже я узнала, что это нормальная реакция. Когда лечение подходит к концу, у окружающих просто не остается сил. Им кажется, что теперь-то ты должен с оптимизмом смотреть в будущее. Но для тебя настоящий кризис только начинается. Пока ты лечишься, ты в надежных руках врачей, а твоя жизнь состоит из обследований и процедур. Потом, когда наступает тишина, просыпаются монстры. Чувство вины и стыда за то, что ты не испытываешь счастья, не щебечешь радостно в своей новой жизни – это ведь жизнь, а не смерть. Хотя я ни в чем не уверена, когда шагаю по слякоти и гололеду или засыпаю над долгожданными страницами новой книги, не просидев за компьютером и часа.
После пятого курса химиотерапии, когда на моем черепе не осталось ни волосинки, подруга подарила мне на Рождество шампунь и маску для волос. Прямо по Фрейду… «Я не хочу, чтобы ты ходила лысая. Может, если я сделаю тебе такой подарок, волосы каким-то магическим способом вернутся?» Или взгляд в будущее: «Когда у тебя через четыре месяца отрастет первый ежик, будет чем вымыть голову». Или еще вот это: «Для меня ты по-прежнему Кристина с длинными волосами, к ним ведь так подойдет этот чудесный шампунь!» Мне кажется, что страдания других тяжело наблюдать именно потому, что они заставляют чувствовать благодарность за то, что у нас есть. Это касается и меня. И чтобы избавиться от угрызений совести и прочих неудобных ощущений, мы начинаем действовать. Что-то говорить. Вдруг слова действительно обладают волшебной силой и смогут отвести зло? А во вселенском масштабе: боже мой, в каком привилегированном положении находимся мы, живущие в этой части света и в эту эпоху. Всего пару десятилетий назад я бы наверняка умерла от своей болезни. Опухоли такого типа плохо поддаются лечению. Да и собственное рождение я бы вряд ли пережила, придись оно на начало двадцатого века. Мы с мамой просто погибли бы в кровавой бане. А если бы мне каким-то чудом удалось выжить, то мы с Эльсой уж точно умерли бы во время родов. И это не уникальные случаи, большинство из нас сегодня живет именно так. Существует столько хороших лекарств, от физических и психических недугов, столько вспомогательных средств, улучшающих качество жизни. Мои ровесницы переживают по поводу старения и климакса. Волнуются из-за несостоявшейся карьеры и недостигнутых целей. Из-за любви или ее отсутствия. Кто-то сказал, что после написания трилогии я могу больше не заниматься карьерой. Как объяснить? Написание книг не было для меня средством достижения успеха. Но литература, и особенно ее экономическая сторона, входит в определенную систему. Это культура, где каждый текст либо имеет большую ценность, либо не имеет никакой. С
