кусочек в раковину. И все равно я пару дней подряд его подъедала, медленно рассасывая ложечку крепленой кашицы на языке.
Я спросила Арта, хочет ли он новогодний пудинг из магазина, но он состроил недовольную мину. Я купила нам бисквитный торт, заправленный фруктами и горами крема. Я дала немножко крема Нат на кончике пальца, и она его слизнула, отчего у меня по руке прошла мелкая дрожь. Она встала на задние лапы за добавкой, шаря руками по кухонному столу в поисках угощений. Ее макушка доставала мне до пояса, а грудная клетка уже настолько развилась, что мешала перегнуться через стол. Какое-то время мы так и стояли, пока я готовила к сочельнику брауни. И каждое движение я проговаривала вслух:
– Вот это венчик, им сбивают яйца и сахар, вот так.
Пока я их взбивала, капельки яичной смеси брызгали Нат в глаза, и она ожесточенно моргала, пытаясь защитить голубые бусинки глаз, но все-таки не отступалась от затеи поучаствовать, переминаясь с ноги на ногу, чтобы получше все разглядеть. Я раньше точно так же смотрела, как мама готовит, и ждала, когда уже можно будет сунуть палец в крепленое тесто. Я обмакнула палец в шоколадную смесь и мазнула ею губы Нат. Когда положенные полчаса в духовке вышли, мы прискакали посмотреть, что у нас получилось – мягкое, тягучее внутри лакомство. Я разрезала горячий пористый бисквит на равные квадратики, отложив малюсенькие кубики для Нат. Легонько их ощупав, я убедилась, что они остыли, и положила кубик на край стола, чтобы Нат смогла его достать.
– Дегустировать тебе. Ты ведь сама готовила.
Нат приподнялась на ногах и смахнула желанный кусочек в раскрытые челюсти. Фаланги у нее стали настолько развитые, что она могла взять кубик пальцами, если бы захотела. Но вместо этого она его подкатила, как кошка. Заметив легкую тень раздражения, я вспомнила, что мне пора удалиться. Я подставила лицо прохладному дуновению этого чувства, овеваемая крыльями всепрощения.
Как только брауни остыли, я принесла кусочек Арту с чашечкой кофе. Шторы в кабинете были распахнуты, но кромешную тьму прорезала лишь настольная лампа от Тиффани. Стены в темноте чернели. Арт сидел на полу около книжной берлоги Нат в углу комнаты; на коленях у него лежала книга в твердом переплете.
Я встала рядом на колени и, закрыв книгу, прочитала на обложке: «Гекльберри Финн».
– Скоро Рождество. Пойдем.
Арт поднял на меня глаза, и на мгновение мне почудилось, что так, наверное, смотрели мамины глаза в ее последнее Рождество. Арт был ни капельки на маму не похож, но их объединяло это выражение лица, как будто они тихо по чему-то скорбели, только не знали, как это вернуть. Руки у Арта так и лежали на бедрах ладонями вверх, как будто все еще держали книгу.
– Пойдем со мной, муженек.
Я потянула его за руку, и он, покачнувшись, встал на ноги. Арт стал легкий, точно перышко, совсем как ребенок.
Мы лежали на диване, как супруги, которым больше не о чем поговорить. Арт сидел впереди у меня между ног, как будто мы вдвоем уместились в каноэ или вместе катались на лошади. Мы вполглаза смотрели «Маппет-шоу: Рождественская сказка», а после рекламы плавно пересели на «Кошмар перед Рождеством». Арт, наверное, заснул – грудь его вздымалась, как морской прибой. Я обвила его руками, чтобы он не мерз, и поцеловала в голову – с ней я еще не успела сродниться.
От его волос пахло затхлостью, как с чердака, когда мы в первый раз его открыли. Штаны мешковато обвисли, а в вязаном бордовом свитере он и вовсе утонул. Как будто его кто-то постепенно заглатывал.
Мы пошли спать рука об руку и проспали всю ночь, так и не разжав объятий. В следующем году я обязательно выясню, какие еще прикосновения он любит.
Поразительно, но мы до самого утра спали, прильнув друг к другу обнаженными телами, словно кожа наша слиплась. Арт еще не проснулся, и впалые круги у него под глазами напоминали пятна от раздавленной ежевики. Его губы чуточку шевелились, но выглядел он умиротворенным, так что я встала и, накинув халат, выглянула через жалюзи на вычищенную добела улицу. Никаких признаков жизни. Белое небо тяжело нависало, освещая улицу, как широченная флуоресцентная лампа.
Я наглухо закрыла жалюзи и неслышно спустилась по лестнице в кухню. Нат уже была там и от радости виляла хвостом. Она подскочила ко мне по ковру, и я обхватила ее череп руками, почесывая ей за ушками вращательными движениями пальцев. Скулы у нее приподнялись, и она глухо, жалобно захныкала.
– С Рождеством, малышка.
Я поцеловала ее в лоб и, не отнимая губ, вдохнула мягкий благоуханный запах ее кожи, словно дым от костра; он так переменился со времен сладковатой присыпки. Я кинула ей в миску ломтик искусственного лосося и поставила на обеденный стол, чтобы ей пришлось привстать и есть стоя.
На кухне был страшный мороз, так что я включила обогреватель и взялась готовить Арту омлет, попутно заваривая его любимый кофе. Только я начала укладывать наш завтрак на широком подносе, как на пороге появился Арт, улыбаясь старой-доброй теплой улыбкой, которая напомнила мне наши первые свидания, смешные колпаки и фиолетовые носки, а еще его квартиру, где он казался настоящим денди.
– Нора, я тебя люблю.
Тут что-то во мне надломилось. Я не хотела плакать, да и не могла понять, из-за чего эти слезы, но его слова точно открыли во мне какой-то тайник. Мы молча обнялись, как будто во всем мире оставались только мы вдвоем. И это не исключено – в тот день к нам в дверь никто не постучится, – но даже если постучатся, пускай, мне все равно. Арт. У меня ведь есть Арт. Он со мной на всю жизнь, а я с ним, и ему со мной хорошо. Мы заботимся друг о друге, а еще у нас есть Нат. Такая вот небольшая семья. Скорее всего, кроме Нат, у меня уже не будет детей – то есть, у нас. Но мы и втроем будем счастливы, в любви и гармонии. Вот зачем мы все живем, вот в чем смысл. Нас троих объединяло нечто большее, чем взгляды на мир и стремления. Что-то на биологическом уровне.
Я подняла голову с плеча Арта и нырнула вглубь его больших голубых глаз. Линзы очков искажали картинку, и глаза его казались дальше, чем на самом деле. Он улыбнулся.
– Ты меня тоже любишь?
Я не могла говорить и тихонько кивнула, склонив голову. Он поцеловал меня в губы, и поцелуй этот, как снег, был безупречно чист, холоден и непорочен. Сдерживая всхлипы, я махнула в сторону
