до последнего выцеливающий беглеца, сплюнул в траву.
– Встала, сука! – девку вздернули на подкашивающиеся ноги. Круглое, усыпанное конопушками лицо перекосилось от страха.
– Дяденьки не надо, – залепетала она.
– Двигай, м-мать.
Полицаи бросили грабить и сбежались на звуки выстрелов, клацая затворами и испуганнозыркая по сторонам.
–Думал, заваруха какая! – воскликнул Васек с видом опытного вояки, забрасывая винтовку на плечо. – Ого какая жопастенькая.
Девку подвели к капралу. Тот глянул оценивающе и спросил:
– Кто такая?
– Даша я, – всхлипнула девка. Ее колотило. – Даша Севастьянова.
– Местная?
–Из Локтя я. Прячуся тут.
– От кого?
– Ото всех, – девка обескураживающе улыбнулась.
– Чет я тебя в Локте не видел, – встрял в разговор Васек. – Чьих будешь?
– Евгения Севастьянова дочь.
– Это попа, Евгения чтоль? – удивился Васек.
– Да.
– Во даешь, землячка, – Васек повернулся к капралу. – Я еённого батьку знал, церкву у него в тридцать шестом прикрыли, так он на дому проповедывал, я ему три раза дрова колол, ух и скупердяй был, стакана не налил. Такой жук. Как немцы пришли, снова в люди выбился, крест на пузо повесил. А в ноябре прибрал к рукам подаяния с церковным золотишком и деру дал. Божий человек, блять. Надо спросить у нее насчет золотишка. Знает, поди, куда папанька заныкал.
– Где отец? – нехорошо прищурился капрал.
– Не знаю-ю, – заголосила деваха, жидкие, светлые волосы налипли на лоб, лезли в глаза. – У тетки меня оставил, а сам пропа-а-ал.
– Золото где?
– Незнаю-ю.
– Врет, сучка! – возбужденно запрыгал Васек. – Прижгу, разом заговорит. Знаешь, сука, как жир под железякой каленой шипит? Свиньей паленой завонькаешь!
– Не знаю я ничего про то золотоклятое, – девка повисла на руках полицаев, обливаясь слезами. – Не знаю…
– Тихо, не реви, – успокоил капрал. – Ты, Васек, осади. Я тебе, красавица, верю. Второй кто?
– Какой второй? – осеклась Даша.
– С кем бежала, дура.
– Сенька, мальчишка соседский.
– Шустрый, паскуда, – капрал ухватил девушку за подбородок, повернул голову влево–вправо. – Грешила с ним, поповская дочь?
– Да вычто такое говорите-то, дяденька? – издали было видно, как девичье лицо налилось помидорным багрянцем. – Как можно-то?
– А то ты не знаешь как? – капрал погладил круглое плечо, сжал полную грудь и подал знак остальным. Полицаи, регоча дурными конями, повалили девку на землю. Затрещало платье, девушка завизжала, послышался удар, визг оборвался.
– Тихо у меня, – приказал капрал. – Васек, тащи матрас, пригодился.
Зотов задышал часто и глубоко. Волосы на руках и затылке встали дыбом. Полицаи, увлеченные девкой, перестали следить за подходами.
– За мной, – Зотов первым пополз по траве, перехватив автомат за ремень у ствола и ориентируясь на раскинувшее руки-плети чучело с горшком вместо башки. Позади едва слышно шуршали остальные. Ветер сменился, удушливый белый дым от горящих домов стелился по низу, давая неплохую завесу. Полицаев было не видно, лишь изредка доносились взрывы хохота и обрывки разговора. Веселятся, твари. Ну-ну. Зотов на мгновение приподнялся и пополз, огибая вскопанное поле, в сторону ближайшей избы. Живот, колени и локти промокли. Он повернулся. Решетов полз след в след с напряженным, окаменевшим лицом, под глазом прилипла трава.
– Ты туда, – прошептал Зотов, указав направление левее. – Займете позицию, в прямой видимости. Как Шестаков дойдет до сломанного тополя на околице, открывайте огонь.
Капитан ничего не ответил, кивнул и уполз, только сапоги заблестели. За ним скользнул пыхтящий и отдувающийся Кузьма. Отличные, понятливые бойцы, ни вопросов, ни пререканий, таких бы роту, горы можно свернуть.
Зотов прополз метров тридцать и перевел дух, схоронившись в тени огромной, почерневшей от времени и непогоды избы. Двор наголо истоптан скотиной, твердая земля поблескивала под солнцем. Валялось перевернутое свиное корыто, рядом деревянная кукла в платье из обрези ситца, с мастерски прорисованным личиком. Огромные глазища пытливо смотрели в лицо. Кукла улыбалась задумчивой, широкой улыбкой. Зотов невольно отвел взгляд. Сердце колотилось, пульс надсадным колокольным набатом бухал в висках. Во рту пересохло, язык распух и перестал слушаться. Так всегда перед боем. У калитки кособокая будка. Вывесив язык и натянув цепь в последнем прыжке, лежал застреленный пес. Бурый, кудлатый, с комьями репья под хвостом. Лапы выпрямились и окостенели, на застывших, гнойных глазах толклись зеленые мухи.
Карпин, пригнувшись, прошел под окнами, готовый в любое мгновение откатиться и полоснуть очередью на весь магазин. Крылечко в три ступеньки, с резными столбиками и крышей. Зотов поравнялся со входом, и тут дверь распахнулась, на порог из темноты сеней шагнул небритый, с запачканным сажей лицом полицай, в одной руке сжимающий чугунок, а в другой вязаную женскую кофточку. Винтовка висела на плече, стволом вниз. Полицай замер, зрачки расширились, как у кошки, кустистые брови полезли на лоб. Сука, неправильно посчитал, думал все на девку позарились, а этот какой-то неправильный… Зотов ухватил полицая за воротник, дернул на себя, не устоял и повалился спиной. Грохнулся плашмя, аж вышибло дух, автомат вонзился в бочину. Лишь бы не успел заорать. Тогда всем хана… Он освободил одну руку и сцапал полицая за горло. Тот, оказавшись сверху, замычал, пуча глаза, чугунок отлетел, кулак с силой ткнулся Зотову в ребра. Хер тебе, не уйдешь, Зотов засипел, начав выворачиваться из под тяжелой туши, воняющей потом и застарелой мочой. Полицай барахтался и мычал.
Сверху хрястнуло, полицай дернулся и обмяк.
– Вставай, потом полежишь, – прошептал лейтенант.
Зотов отвалил тело и сел. Руки не слушались. Лейтенант неслышно отошел в сторону, убирая финку в сапог. Полицай мелко сучил ногами, под левой лопаткой набухало темное, смердящее кровью пятно. Карпин ткнул двумя растопыренными пальцами себе в глаза и описал рукой широкую дугу. Смотри, мол, лопух, по сторонам, и скрылся в избе. Зотов на карачках дополз до угла и привалился к теплым, шершавым бревнам. Фух, чуть не пропали. Отдышался и плавно, по сантиметру высунулся, держа голову у самой земли.
Полицаи сгрудились метрах в тридцати, крикливой, отпускающей скабрезные шутки толпой. Двое держали жертву, крепко прижимая к земле. Сквозь частокол ног виднелась елозящая белая задница капрала. Дорога просматривалась достаточно далеко, плавным изгибом прячась в лесу. Шестакова пока не видно. Ничего, всему свое время. Степан - мужик надежный, не подведет. Если с Воробьем глотки друг дружке не вскроют. Слабая часть операции, как
