с разбитым лицом. Дальше, посреди дороги, неестественно вывернув ноги, застыл человек. Живые так не лежат.
– Каратели, ети их души, – шепнул над ухом Шестаков.
Во рту пересохло, прохладный весенний воздух стал горек на вкус. По спине пробежала едва заметная дрожь.Тарасовская проделка навлекла большую беду. Чтож, этого стоило ожидать, любое действие партизан, в первую очередь, отражается на населении. Хваленый немецкий порядок. Зотов задышал часто и с присвистом, перед глазами плыло. Голову захлестывала ярость, совершенно не нужная в данный момент. Каратели... Такие трусливые мрази глумились над Светкой, терзали Дениску и Ольку, упивались безнаказанностью и властью над беспомощной женщиной и маленькими детьми. Зотова затрясло.
В крайнем доме с треском распахнулось окно. Сыпанул ливень битого, блеснувшего на солнце стекла. Наружу вылетела подушка, из распоротого бока лезло и разлеталось перо, напоминая первый, рыхлый снежок. Дробно сыпанул автомат, защелкали винтовочные выстрелы. Со двора выскочили несколько хохочущих полицаев, двое сгибались под тяжестью свиной туши, остальные гнали грязную, худую козу и тащили побитых, еще трепыхающихся курей. Верховодил бандой грузный, плотно сбитый мужик, в сером френче и галифе, с красным, потным лицом. Голоса ясно доносились до оврага.
– Харе, покуражились, отправляй эту шваль! – прокричал краснорожий гулким, надтреснутым голосом и властно махнул рукой.
Полицаи зашевелились, забегали, добыча полетела в телеги, туда же швырнули избитого до обморочного состояния парня, предварительно связав проводом по рукам и ногам.
– Ванятка, Ванятка! – причитала старуха, мертвой хваткой вцепившись в сапог полицая.
– Отвяжись, сука!
– Ванятку пустите! – сухонькая рука ухватила полицая за полу пиджака. – Ванятку…
Полицай перекинул папиросу в уголок рта и коротко ударил женщину прикладом в лицо. Брызнула кровь. Полицай рыкнул и ударил еще дважды, бабка разжала руки и уронила голову в пыль.
Рядом плавно клацнул затвор. Есигеев с кривой, нехорошей улыбкой, наводился на цель.
– Отставить, – Зотов положил руку на ствол. – Этим никого не спасешь.
Амас опустил винтовку и принялся ругаться на своем языке. Зотов был совершенно спокоен, он уже принял решение. Полицаи с матерными воплями вели по улице стадо из пятка доходяжных коров, деревня наполнилась протяжным мычанием и женскими криками.
– А ну заткнулись, паскуды! – вышел из себя главный и дал очередь поверх голов. Толпа испуганно притихла. – Уходим. Пашка!
– Тута я, – отозвался полицай, отцепившийся от старухи.
– Ты со своими остаешься, капрал, доделаешь дело. Догоните в Крупце. Понял?
–Так точно, господин фельдфебель.
Людей и скотину погнали по дороге, взяв колонну в кольцо. Оставшихся полицаев Зотов пересчитал по головам. Семеро. Хорошее число. Колонна скрылась в лесу, проселком уходя на восток, в сторону Локтя.
– Ага, хапнули богато, а нам грязная работенка, – пискнул небольшого роста, щупленький полицай с крысиной мордочкой, одетый в обвисший, явно снятый с чужого, серый пиджак.
– У тебя язык чтоли длинный, Васек? – угрожающе спросил капрал.
– Ты чего, Паш, я же шутейно, – залебезил крысомордый.
– Тогда и не вякай. Поджигайте и сваливаем.
– А с этой чего? – спросил полицай, густо заросший черной щетиной. Бабка ворочалась на дороге и рыла босыми ногами землю. Сухонькое тельце конвульсивно подергивалось.
– Сама сдохнет, – сплюнул капрал. – За работу.
Полицаи вели себя по-хозяйски , ничего не боясь. Привыкли куражиться над гражданскими. Вояки…
Зотов выровнял козлом скачущее дыхание и коротко приказал:
– Шестаков, Колька, дуйте обратно метров на сто пятьдесят, мастерите белые повязки и по дороге вразвалочку идете к деревне. Пускай отвлекутся.
–Где я повязку белу найду? – проворчал Шестаков.
– Это мои проблемы? Кальсоны порви. Приказ ясен? Выполнять, – Зотов неуловимо изменился, голос стал властный, нетерпящий возражений, движения уверенные, точные, без суеты.
Колька первым скользнул обратно в овраг, молодец парень, за ним поспешил недовольно бурчащий Шестаков.
– Витя, оно точно стоит того? – спросил Решетов, пряча в глазах безумную искорку.
–Может и не стоит, да только глотки мы этим тварям перегрызем. Скрытно выйдем на околицу и, как покажется Степан, шороху наведем. Ты с Кузьмой, я с лейтенантом. Амас прикроет отсюда. Понял?
– Понял, насяльник, – шорец скорчил смешную рожицу.
Полицаи разбрелись, обыскивая дома и стаей сорок стаскивая к колодцу все болееменее ценное: посуду, кружевные скатерти, лоскутные одеяла. Васек припер полосатый, в желтых разводах матрас.
– Эту сранину куда? – изумился Пашка-капрал.
– А чего? Вещь в хозяйстве полезная. Чудо, а не матрасик. Мяхкой! – Васек убежал мародерить, крайне довольный собой.
Внимание Зотова привлекло смазанное движение. Из погребушки, во дворе одного из домов, высунулась и зорко огляделась русоволосая голова, скрытая бурьяном и кустами черемухи. За головой показались худющие плечи, длинные руки ухватились за косяк, вытягивая худющее тело в зеленой рубашке. Мальчишка лет двенадцати вылез из погреба и чутко прижался к земле. Повернулся и обронил пару слов. Из погреба вылезла дебелая девка-подросток и застыла на четвереньках, оттопырив толстую задницу.
–Тыща на то, что не убегут, – фыркнул Решетов.
Зотов ставку принимать не спешил, наблюдая за развитием событий. Полицаи рылись в соседней хате, и дети их явно не видели.
Мальчишка угрем ввинтился в кусты, холодцом задергался толстый девичий зад. До спасительного лесаогородамиим оставалось метров сто. Хм, могут и проскочить. Хер там…
– А ну стоять! – заорали с деревенской улицы.
– Куда, блять!
Парень сориентировался, вскочил и стреканул через грядки, таща девку волоком за собой. Толстуха завизжала, влетела в картофельник, завязла и упала на колени в жирную, черную грязь.
Полицаи засвистели, заулюлюкали, затрещал палисадник, замелькали кепки и форменные фуражки.
– Уходи! – полоснул девкин истошный крик.
Мальчишка дернулся к ней, заорал сдавленно, махнул рукой и понесся прочь, сломя голову. Девка неуклюже заворочалась, потеряла галошу, поднялась и тяжело побежала, заплетаясь в ногах. Не уйдет, – прикинул шансы Зотов. – Толстозадая слишком. Мамка до войны плюшками пичкала, радовалась какая дочь пухлощекая. Кто ж знал? А знать не надо, надо готовиться. Ко всему.
Девку нагнали и сбили, полицай навалился сверху, голубенькое, застиранное платьишко задралось, обнажив молочно-белые бедра. Она билась и вопила.
– Ух сука, кусила, – защипел полицай, звонко шлепнула пощечина. – Еще куси, я те зубы повыбью!
Мальчишка с ходу перескочил жердину ограды. Запыхавшиеся полицаи остановились. Грохнул выстрел, эхом отдавшись в лесу. Мальчишка запетлял. Бах! Зотов видел, как пуля цокнула в дерево. Парнишка нырнул в кусты и скрылся из виду.
– Вот падла! – высокий, тощий полицай,
