линией фронта, душа ее будет сиять бело-голубым теплым сиянием, и ты сразу увидишь ее. И тогда вы вдвоем станете помогать вашим ребятам в их нелегкой работе. Двое – это уже коллектив, две родных души – это уже Род. Главное – перейти линию фронта чистым.
* * *
За освобождение города Невель Приказом Верховного Главнокомандующего И. В. Сталина от 07.10.1943 47-й особой стрелковой дивизии было присвоено наименование – Невельская, и с этого дня она стала именоваться – 47-я Невельская особая стрелковая дивизия.
Конец 2-й части
Часть 3 Бухарест
Глава 1
Человек предполагает, а Генеральный штаб располагает, – сказал Чердынский в ответ на сетования Саньки Саватеева в связи с приказом 47-й Невельской дивизии сдать позиции у города Приекуле и выдвигаться в район Вайнёде и дальше в Шауляй. Смена позиций – обычное дело, но солдатское радио уже разнесло слух о том, что дивизии предписано передислоцироваться на Южный фронт, то ли в Молдавию, то ли в Румынию. Санькины планы о пленении Гитлера рушились, и на его ругань по адресу штабных стратегов Чердынский заметил, что пути господни неисповедимы, а потому Берлин и ефрейтора Гитлера будут брать не ефрейтор Саватеев с сержантом Чердынским, а маршалы Конев и Жуков. Города берут солдаты, а слава достается полководцам.
47-я Невельская ордена Ленина и ордена Суворова особая стрелковая дивизия в начале марта 1945 года погрузилась в эшелон на станции Шауляй и отправилась к новому месту назначения. На станции Гумбиннен, в сорока километрах от Кёнигсберга, образовался железнодорожный затор, и эшелон встал, и сколько будет длиться остановка, было неизвестно.
Привокзальная площадь Гумбиннена сразу же, стихийным образом, превратилась в рынок, где можно было приобрести у местных жителей если не все, что душе угодно, то почти все. Толкотня была невообразимая, но Саньку такое многолюдье только раззадорило, и, пока Чердынский топтался в нерешительности на краю площади, он растворился в толпе. Да бог с ним, лишь бы не вляпался куда-нибудь! – подумал сержант, – тут, с краю, торговки посговорчивее будут. Прикупив какую-то мелочь в дорогу, он не стали дожидаться Саватеева и вернулся в расположение.
В теплушке никого не было, кроме Арбенова – солдаты толклись меж железнодорожных путей, курили и вели разговоры. Старшина, полулежа на своем месте в нижнем ярусе трехъярусных деревянных нар вдоль стен вагона, читал книгу и, когда Чердынский стал раскладывать на соседней кровати покупки, поинтересовался:
– А где ж ты Саватеева потерял? Вляпается ведь без пригляду в какую-нибудь историю!
– Не успеет, – сказал Чердынский – когда я уходил, там уже комендантский патруль начал работать.
Только сержант произнес эти слова, как какой-то солдатик спросил громко, заглядывая в теплушку:
– Кто тут старшина Арбенов? Давай, собирайся! В комендатуру тебя вызывают!
– Как в воду глядел! – сказал Чердынский. – Это точно, наш байпак что-нибудь натворил!
Когда Арбенов вслед за посыльным, пересекал площадь, толпа уже разошлась, и патруль выпроваживал последних торговцев. В железнодорожной комендатуре седой, лет пятидесяти капитан с тремя нашивками за ранения, комендант станции, спросил только, отдавая Санькины документы:
– Твой оголец? Боевой парнишка, только шебутной малость. Поскандалил с местной торговкой, она заявление написала, теперь хлопот не оберешься! Давай, старшина, уводи его от греха подальше!
Саватеев нервно прохаживался у крыльца вокзала в ожидании командира и вполголоса материл ту горластую немку, что втянула его в скандал. Никакой вины он за собой не чувствовал, но знал, что наказание за это происшествие все равно придется нести, и душа его просто кипела от такой несправедливости. Это стало ясно и по лицу старшины, когда тот вышел из вокзала и прикуривал на крыльце.
– Ну, Александр, что скажешь в свое оправдание? На кой хрен ты связался с этой немкой? Обмишулить ее хотел?
– Все было гораздо не так, командир! Все было гораздо по-другому! У них там целая банда, эта кабаниха немецкая отвлекает, а они в это время по карманам шарят! Они девчонку эту хотели обмишулить, вот я и влез. Ты что, не веришь мне, командир?
– Верю, Саня! – старшина засмеялся на его слова и Санька понял, что прощен. – Про девчонку комендант ничего не говорил. Немка эта требует, чтобы ей штраф выплатили, правда, непонятно за что. А значит, будет дознание, и сигнал придет в дивизию. Понимаешь, чем это грозит?
– Да понимаю я, командир! И дежурный этот, – позоришь Советскую Армию, и всякое такое! Спроси у нее, у этой девчонки, командир! Она подтвердит! Она у коменданта.
– Вот что я тебе скажу, Александр. – Арбенов отвел Саньку в сторону. – Давай, дуй в расположение и из вагона не высовывайся. Запомни, если что-то подобное повторится, выведу из группы!
– Как так из группы, – сказал Санька, уходя, – это не справедливо! За какую-то немецкую тетку, мать ее так, и из группы. А что они на нашей земле натворили, это что, не учитывается? Да вот же она, эта девушка!
Старшина оглянулся и увидел девушку лет двадцати пяти. Она была в сером, поношенном пальто, на голове коричневый берет крупной вязки, и в руках небольшая дорожная сумка. Девушка улыбнулась Саватееву и, когда перевела взгляд на старшину, лицо ее стало серьезным, и одна бровь изогнулась сильнее другой. Она смотрела внимательно и как будто хотела спросить что-то, но не решалась.
– Простите, фрейлейн, – сказал Арбенов, – подождите меня, пожалуйста, здесь. Мне надо поговорить с вами.
Старшина решил еще раз побеседовать с комендантом, чтобы уладить дело. Комендант пообещал, что уладит все с немкой и не даст делу хода, после чего старшина Арбенов вручил ему необходимую для уплаты штрафа сумму, на том и договорились.
– А эта девушка, – спросил старшина, – ее допросили?
– Да, – сказал комендант и покачал головой, – странная она какая-то. И по-русски разговаривает. Она подтвердила показания твоего солдатика, но это вряд ли нам поможет. Я ее отпустил. Да не переживай ты, старшина, дело-то по сути плевое. Деньги этой немке отдам, на том и уладится.
Арбенов вышел из вокзала, но девушки у входа не было, и он зашел обратно в здание. Поискал глазами, но ее не было и в зале ожидания, и он вышел на привокзальную площадь, огляделся, и присел на скамейку под развесистым деревом. Из-под вагона товарняка вылезли несколько человек, гражданских, в основном это были женщины-полячки и направились к вокзалу – уже вечерело, и им нужно было как-то устраиваться на ночлег. От толпы отделилась та самая девушка в сером пальто, и Арбенов вдруг пожалел, что не спросил у коменданта ее имени.
Девушка подошла к скамье, поставила на нее сумку и,
