мне приступать.
Я опустилась на одно колено, нервно сглотнула и начала, к своей радости, не заикаясь.
Перечисление всех имен и титулов – я зазубрила все, ровно семь, и сейчас, глядя в пол, на королевские туфли с пряжками в виде дубовых листьев, осторожно загибала пальцы, считая про себя. После этого оставалось лишь поклясться в верности – стране и ее королю, призвав в свидетели Двенадцать богов.
Это оказалось куда проще, чем я думала, и куда быстрее.
Антуан Луис Фердинанд встал с трона и протянул мне руки в знак того, что клятва была принята.
Я пялилась на пуговицы королевского камзола, думая о том, золотые они или нет, и ждала, когда все закончится.
Пальцы короля коснулись моего подбородка, заставляя поднять голову и взгляд.
– Эта клятва скрепляется поцелуем, леди Лидделл, – сказал король тихо, так, чтобы слышали только те, кто стоял рядом. И добавил, увидев на моем лице удивление: – А вы не знали? Ну что же, будем считать, что ваша служба на благо моих интересов начинается с приятных сюрпризов.
Глаза у него и у Феликса были одного оттенка – цвета зимней реки, холодные, как полынья.
Губы, в отличие от глаз, теплые, сухие, а поцелуй – коротким, прикосновение к моим губам, символ, не более.
– Перед лицом Двенадцати, – сказал Антуан Луис Фердинанд громко, не отрывая взгляда от меня. – Я принимаю клятву этой юной леди и позволяю ей войти во двор и посещать Дворец-на-Острове в любое время, когда она захочет, – он сжал мои ладони в своих и снова добавил тише. – Очень приятно; и мне жаль, что ваша болезнь помешала вам веселиться этой зимой, леди Лидделл. Молодость создана для развлечений и веселья, не так ли? – он обернулся к Феликсу и, когда принц кивнул, обвел взглядом зал. – Оставьте болезни и заботы старикам, вот мое вам наставление.
Он отпустил мои руки лениво, словно не хотел этого делать, и прежде, чем вернуться на трон, сам наклонил голову и прижал правую ладонь к груди.
Феликс сделал мне знак – я поклонилась еще раз, замешкавшись самую малость. Король улыбнулся и махнул нам рукой, приглашая занять то место, которое мы занимали.
– Неплохо держались, Мари, – сказал Феликс, когда мы вернулись к подножию лестницы. – Как полагается напуганной родственнице из глуши, ослепленной сиянием королевского лика. Успокойтесь, – он сжал мою ладонь. – Потерпите еще четверть часа – и я угощу вас вином… или что вам там разрешает ваш патрон? Горячее молоко с пряностями?
– Воды будет достаточно, – ответила я.
И посмотрела туда, где еще пару минут стояли Антея и Кондор.
То ли морок стал сильнее, то ли, пока я разглядывала королевские пряжки и пуговицы, не в силах сосредоточиться на чем-то еще, волшебники сбежали.
***
Стоило королю покинуть зал, как толпа зашумела, зашевелилась. Кто-то сорвался с места, чтобы найти знакомых и продолжить разговор, кто-то беспомощно озирался, не в силах понять, что теперь делать. Зашелестели наряды, замельтешили перед моими глазами яркие цвета.
Рука Феликса почти до боли сжала мой локоть:
– Пойдемте, леди Лидделл, – сказал принц и потянул меня к выходу, к тому, который был за троном. – А то кто-то еще, кроме леди Мелиссы, решит предложить вам познакомиться поближе.
Гвардейцы безропотно пропустили нас.
– Куда вы ведете меня? – спросила я в еще одном темном коридоре с гобеленами.
– В ту комнату, где мы встретились, – ответила Феликс бесстрастно. – На сегодня ваша работа выполнена. Роль сыграна отлично, леди Лидделл, я доволен. Мой брат, думаю, тоже.
Я моргнула и тряхнула головой, пытаясь вспомнить, как на меня смотрел Дар, пока его отец держал меня за руки, и смотрел ли вообще. Если честно, я вообще умудрилась забыть, что он там, за правым плечом короля, как надежда и опора.
– Вассальные клятвы действительно скрепляются поцелуем? – спросила я.
– М-м, – протянул Феликс задумчиво. – Это зависит от воли того, кто принимает клятву, но по общему правилу – да. Поцелуй – жест доверительный, – он посмотрел на меня сверху вниз. – Ими не разбрасываются просто так. Об этом вас тоже не предупредили?
Я покачала головой:
– Лорд Парсиваль целовал меня в лоб.
– Ваша клятва ему отличается от той, которую вы дали моему отцу. Но… Вы не боитесь говорить со мной о поцелуях, леди Лидделл? – тон Феликса вдруг стал насмешливым. – В темном коридоре, где нет слуг и редко кто-то ходит?
– А я должна бояться? – ответила я в тон и посмотрела на него, скосив взгляд в сторону.
– Это было бы… благоразумно, дорогая.
Феликс вдруг остановился и развернул меня лицом к себе. Его рука вдруг оказалась у меня на затылке, твердая и жесткая, она не давала отвернуться или наклонить голову вниз. Другой рукой он так же крепко держал меня за талию.
Лицо принца приблизилось к моему.
– Это было бы благоразумно, – выдохнул он, щекоча дыханием щеку. – Потому что я могу подумать, к примеру, что вы со мной флиртуете, прощупывая возможности. Или показывая эти возможности мне. Пытаетесь выяснить, есть ли у меня действительный интерес в том, чтобы демонстрировать двору нашу с вами вымышленную связь, – палец Феликса, в перчатке, коснулся моих губ. – Я был с вами более чем щедр, а потом был более чем мил. Ну что, как по-вашему? – он наклонился еще ближе – так, что если убрал бы палец, то наши губы почти касались бы. – Заслужил я поцелуй в награду и в знак верности и благодарности?
Я молчала, не зная, что делать и что говорить.
Феликс усмехнулся и, перехватив мои руки, потому что я попыталась его оттолкнуть, шепнул мне на ухо:
– Или вдруг Юлиан дель Эйве не выдержал сравнения со мной и вы, как умная и практичная леди, решили дать мне шанс? Что, я не прав?
– Вы не правы, – ответила я холодно.
– Так между вами что-то есть?
– А вам интересны сплетни? – парировала я.
– Мне интересны связи, – ответил Феликс уже не таким издевательским тоном и посмотрел мне в глаза. Освещение здесь было неверное, но, как ни пыталась я разглядеть что-то на лице принца, лицо это было непроницаемо дружелюбным. – Связи, которые я могу использовать, леди Лидделл. Они как ниточки, за которые можно дергать куколок в красивых нарядах и заставлять их делать то, что я хочу. Я вам не нравлюсь?
– Что? – выдохнула я, потому что вопрос был внезапным.
– Я вам не нравлюсь.
– Вы меня пугаете, – я почти прошипела это и дернулась, почувствовав себя так, словно змея, в глаза которой я засмотрелась, потеряла ко мне интерес, а я, наконец, обрела
