Она притормозила у подъезда, где жили Арфовы, и в очередной раз подумала, какое все кругом одинаковое, серое, как не похоже на солнечный сон, ради которого она теперь только и жила, и зашла в подъезд. Консьерж узнал ее, как будто не удивился ее позднему визиту, вежливо поздоровался, хотя она бывала у Ильи дома не так уж часто, Майя же приходила в ярость каждый раз как ее видела. Ада быстро поднялась на его этаж, позвонила в квартиру, вдруг спросила себя – а что если он не откроет, если он спит или уехал или… – но за дверью послышался шум, и он распахнул дверь, застыл на пороге. В первую секунду Аде показалось, что она ошиблась – перед ней стоял какой-то старик. Арфов, которого она знала, прятался где-то, этот человек не мог быть Ильей – седая щетина на щеках, растрепанные волосы, какой-то странный, заляпанный халат, открывавший его кривые тонкие ноги. Он мрачно взглянул на нее из-под кустистых бровей – и она вдруг поняла, что никогда не могла разглядеть Арфова как следует – он так умело прятался за своим обаянием, потаканием ее капризам, дорогими костюмами, манерой все знать и всем распоряжаться. Стоявший перед ней человек, похоже, не был в состоянии распорядиться даже собой.
– Чего притащилась? – Хрипло буркнул он, и она сообразила, что он тоже пьян – какая-то ерунда, все вокруг нее сегодня пьяны, и только она как стеклышко, невозможно, она бы сама в это не поверила еще неделю назад. Секунду они смотрели друг на друга, и она уже думала, он ее прогонит, но Илья махнул рукой, отвернулся.
– Проходи, что уж. Дверь закрой.
Шаркая, он прошел вперед, и она с удивлением поняла, что он носит какие-то жуткие шлепанцы, он, которого она привыкла видеть только в ультрамодных начищенных ботинках, кричавших о своей дороговизне. Ада крепко заперла дверь, и пошла вслед за ним – Арфов двигался так медленно, что ей не составило труда его догнать.
– Илья, – коридор такой же планировки, как в ее квартире, такой же, как в тысячах, в миллионах других квартир, изгибался, она знала, и вел на кухню. Дверцы стенных шкафов были распахнуты, и вся одежда хозяев валялась прямо на полу, кое-где уже примятая настолько, что становилось ясно, хозяин не только не пытался ее убирать, но и не затруднял себя даже тем, чтобы не наступать на эксклюзивные наряды покойной супруги. Он и сейчас шел, шаркая, и какая-то полупрозрачная блузка зацепилась за его ужасные шлепанцы, чего он даже не заметил. Легкая ткань тащилась за ним несколько шагов, потом он как-то дернул ногой и отшвырнул ее в сторону. Вещи, составлявшие когда-то такую важную часть его жизни, теперь валялись, мертвые, у его ног, из них исчез дух стяжательства, из них исчез статус, и они стали – цветные тряпки, наряд для чучела. Ада шла за ним, как могла переступала через трупы трудов модных модельеров.
– Илья, – она окликала его жалобно, но он не оборачивался.
Если в коридоре царил бардак, то на кухне, куда они, наконец, пришли, властвовала разруха. Пол был уставлен пустыми бутылками, распахнутый холодильник горестно стонал, напоминая об открытых дверцах, а полки были почти пусты, то же немногое, что ютилось по углам, не вызывало доверия. Пол был залит чем-то липким, один из стульев сломанный валялся в углу – и Ада спросила себя, как можно было так изгадить квартиру всего за неделю. Она радовалась, что не увидела спальню.
– Илья, – выдохнула, когда ее взгляд, цеплявшийся то за одну, то за другую мелочь, свидетельствующую о том, как изменился этот человек за короткий срок, наконец, сосредоточился на центре композиции. Кухонный стол был сравнительно чист, ей даже показалось, его пытались протирать, во всяком случае, тряпка лежала на столешнице. На столе стоял стакан, наполненный янтарным напитком. А ровно по середине стола возвышалась урна.
– Что ты заладила, илья-илья-илья, – ворчливо отозвался он, обозначая, что все же слышал ее, уселся на один из стульев, облокотился на стол, залпом допил из своего стакана. Посмотрел на нее, усмехнулся, почти как раньше, но тут же снова морщины на его лице расплылись в горестное, обрюзгшее выражение. – Садись. Пить будешь? Есть?
Он наклонился, извлек из-под стола початую бутылку. Аде показалось, он не мог потерпеть соседства бутылки рядом с урной, потому и держал ее под столом. Она не удержалась, наклонилась, заглянула под стол – коньяк, и в таком количестве, что при желании он мог довольно долго оставаться в таком состоянии.
– Есть? – Она посмотрела на холодильник, и не удержалась – закрыла его, тягостный стон звукового сигнала тут же прекратился. – У тебя тут, кажется, есть нечего…
– Не, там в кастрюле, – он махнул рукой в сторону плиты, и она увидела, действительно, несколько кастрюль. – Нелька приходит иногда, готовит что-то.
Нелька – «дорогая Нелли» – ну конечно. Ада кивнула. Надо было сразу догадаться. Но это к лучшему, Нелли за ним приглядит, даже если сейчас кажется, что он скатился куда-то на самое дно.
– Что же тут так грязно?
– Я ей не разрешал убирать. Хотя она-то пыталась, – он хохотнул, снова опустошил стакан. Ада видела – он действительно пьян, но еще не настолько, чтобы не быть способным вести диалог. Все, что она здесь увидела, заставило ее забыть о цели своего приезда, отложить выяснение отношений, не до того было, и так смешно выглядели бы все ее возможные претензии. Ада чувствовала себя удивительно бессильной. Хотелось встряхнуть его, хотелось обнять, как-то утешить, а может, наоборот, накричать на него, чтобы он, пришел в себя, но что-то подсказывало ей – это не принесет результатов.
– Чего стоишь, сядь я сказал, – она покосилась на свободный стул, но потом подумала, что одета достаточно просто, и есть ли вообще смысл сейчас беспокоиться об одежде, она же не собирается больше ее носить, и села. – Я бы ее прогнал, но жрать хочется, а она еду приносит.
Это было хорошо. Нелли из тех женщин, что способны на подвиги самопожертвования, она не испугается, не сбежит от его падения. Это было хорошо – когда Ады не будет, она приглядит за Ильей. Может даже, сумеет вытащить его. Может, у них что-нибудь и получится. Только Аде казалось – прежним он не будет. Эта мысль была страшной, и она постаралась отогнать ее.
– Ну и? – Он снова потянулся за бутылкой, и она подумала – ей тоже стоит выпить. Хотя бы для того, чтобы начать разговор. Бесполезно спрашивать его, где тут стаканы, она встала и принялась открывать шкафчики один за другим, пока не нашла коньячные рюмки.
– Мне тоже, – и он налил, и они выпили, не чокаясь, понятно, за кого, молча. Коньяк обжег горло, и почувствовала – ей этого не хватало, в голове прояснилось, и можно было начать разговор, тем более, что он опять уставился на нее – тупым, немигающим взглядом, ожидая, очевидно, ее ухода. Но уходить она не собиралась, еще нет. Проверила свой телефон – выключен – кое-чему Герман успел ее научить.
– Где твой мобильный? – Спросила как бы между прочим. Мало ли о чем пойдет разговор, и тут же сжалась – нехороший, непростой вопрос. – Я тебе звонила, но…
– Сел, давно, дня три назад, нахрен звонки, нахрен все, – она огладелась и сама увидела на столешнице его дорогой аппарат, мертвым черным экраном пялившийся в потолок. Хорошая новость. И очень плохая – одновременно. Сотовые отключать более, чем на несколько часов, считалось неприличным. А уж на несколько дней – это означало и вовсе попасть под подозрение. Но, возможно, Нелли докладывает о его состоянии – с нее станется, и это тоже – хорошо. Горе объяснит, она была уверена, горе многое оправдывает.
