моя.
– Я не указываю тебе, что делать, – нахмурилась Хоуп, – просто оставить меня одну в первое утро в незнакомом доме в окружении незнакомых людей было не очень-то предусмотрительно с твоей стороны. Я также не прошу, чтобы ты подробно докладывал мне, чем занимаешься каждую секунду, – осторожно добавила она. – Хотя мне не мешало бы знать твой распорядок дня, чтобы я тоже могла организовать свой день в соответствии с ним. Тогда, возможно, мы сможем встречаться и при свете дня. И узнать друг друга получше.
Кайден сжал челюсти. Она была права. Просто ему всегда было трудно признавать правоту других. В этом его всегда упрекал Коул в те редкие мгновения, что они проводили вместе.
«Ты словно восьмидесятилетний старик», – любил выговаривать ему он. А Кайден, как обычно, отрицал это, фыркая, даже если такая реакция в очередной раз доказывала правоту его брата.
– Хорошо, – буркнул он, – я сообщу тебе свое расписание. Но оно всегда подвержено изменениям. Иногда случаются непредвиденные обстоятельства, рабочие встречи затягиваются…
– Да, я понимаю.
Между ними вновь повисла угнетающая тишина. Она не имела ничего общего с тем горячим напряжением, которое царило между ними накануне вечером. По крайней мере, поначалу.
Кайден уже собирался нарушить молчание и попросить ее вернуться в дом, когда услышал ритмичное постукивание. Это была нога Хоуп, стучащая по полу. Он уже успел заметить, что обычно она так делала, когда нервничала, даже если внешне по-прежнему сохраняла холодную выдержку статуи.
Она постукивала своей здоровой ногой. Металлическая, очевидно, оставалась неподвижной.
Кайден взглянул издалека на бумаги Брукса. Инженер оставил их в его кабинете, как он и велел ему в то утро, и наверняка его жена увидела их, как только вошла. Все это были чертежи более современных прототипов медицинских протезов, чем тот, что носила Хоуп. До того как они поженились, он предполагал, что у нее далеко не последняя модель, но совершенно не ожидал ничего подобного.
Давненько он не видел ничего столь непропорционального. Это был явно подержанный протез, слишком большой и тяжелый для ее комплекции, что придавало ей ненужный дисбаланс при ходьбе. Он представил себя на ее месте и понял, что плохое настроение – самое меньшее, что бы пробудил в нем этот чудовищный агрегат.
«Ярость – то, что чувствую я!»
И, несмотря на всю бестактность, которую он продемонстрировал при виде ее ноги, Хоуп искала его, чтобы предложить заключить перемирие. Она старалась быть терпеливой с ним.
«Удивительно, как она не отвесила мне пощечину вчера».
Он глубоко набрал воздуха в легкие, подошел к ней и осторожно обхватил ее за талию. Хоуп тут же вздохнула и впервые за сегодняшнее утро взглянула ему в глаза. Кайден мог похвастаться весьма хорошей памятью, поэтому мог начать вспоминать глаза жены и без ее присутствия, но при любой возможности пользовался случаем полюбоваться ими вживую. Обрамленные длинными, почти рыжими ресницами, большие, задумчивые, с множеством переливов светло-зеленого цвета, слегка переходящего в желтый вокруг зрачка.
Сглотнув слюну, он заставил себя вспомнить, что собирался сказать, и указал на один из набросков.
– Брукс уже обсудил с тобой возможные варианты?
– Да, он был очень внимателен, – заикнулась она. – Я спросила его, можно ли будет изменить тот, что уже есть у меня, и…
– Нет. – Кайден взял карандаш, который оставил изобретатель, и покрутил его между пальцев. – Он сделает тебе совершенно новый, с нуля. Только для тебя. Нельзя, чтобы хозяйка компании, которая скоро свяжет железной дорогой Лондон с Эдинбургом, носила вещь, созданную более двадцати лет назад. Я думал, что…
Он остановился, услышав сдавленный стон. «Это страх или волнение?» – пронесся у него в голове вопрос. Он опустил взгляд на нее, но девушка еще сильнее наклонилась вперед, и из-за разницы в росте он не мог прочитать эмоции у нее на лице.
– Ты в порядке? Что случилось?
– Ничего, – ответила Хоуп дрожащим голосом. – Брукс также сказал, что посмотрит на мой протез и ногу, чтобы сделать необходимые рисунки.
Он представил себе Брукса на коленях перед Хоуп, оголяющей перед ним свои ноги… Он интенсивно помотал головой.
– Я все сделаю сам. – Кайден вытянул руку, чтобы взять со стола мерную ленту и чистый лист бумаги. Затем он потянул Хоуп к своему письменному креслу. – Присядь вот сюда.
Как только она разместилась в кресле, он опустился перед ней на колени.
– Можно?
Хоуп кивнула и медленно задрала юбку платья до бедер.
Снова этот протез. Когда он увидел его прошлой ночью, ему остро захотелось своими собственными руками убить лорда Лоури. Его и тех ублюдков, которые стреляли в четырнадцатилетнюю девочку. Он сам стал сиротой в еще более раннем возрасте. Он знал, каково это – потерять все в один миг, но, по крайней мере, ему удалось выкарабкаться благодаря упорному труду, а позже – с помощью своего дяди. Будучи женщиной, Хоуп могла лишь терпеливо ждать шанса на перемену в положении, что было почти невозможно, учитывая состояние ее семьи.
– Что-то не так? – спросила она смущенно. – Ты хорошо все видишь?
Вместо ответа Кайден начал молча измерять протез и рисовать простой чертеж на бумаге. На большее он был не способен: его художественные навыки не шли ни в какое сравнение с навыками Брукса. У Кайдена гораздо лучше получалось графическое проектирование, но на этот раз он изо всех сил старался прорисовать все детали. Он был погружен в описание материала ремней, соединяющих дерево и металл с коленом, когда Хоуп мягко положила свою руку между ним и бумагой. На ней не было перчаток, и кольцо с изумрудом блеснуло прямо перед его глазами.
– Позволишь?
Смутившись, он молча протянул ей лист. Хоуп повернулась полубоком к столу и начала вносить изменения в рисунок. По тому, как она держала карандаш, было видно, что она делает это не в первый раз. Она уверенно двигала им из стороны в сторону, создавая плавные штрихи. Время от времени она опускала взгляд на свои ноги и вновь обращала внимание на бумагу.
Кайден так и остался стоять на коленях, завороженно наблюдая за ней. Когда она полностью погрузилась в процесс, он воспользовался возможностью и хитро положил руку на ее здоровую щиколотку. Он начал поглаживать ее ногу вверх и вниз. Мышцы были упругими и хорошо развитыми, привыкшими к нагрузке при ходьбе. Он нежно массировал их, пытаясь расслабить, чувствуя вину за удовольствие, которое начинало пробуждаться в нем от одного только прикосновения к ней, пусть даже он оправдывал свои действия желанием помочь девушке.
Он хотел ее. Так сильно и страстно, что зачастую даже не знал, как себя вести. И снова это ужасное чувство потери контроля. Хуже всего была интуиция, которая шептала ему, что если он поддастся этому чувству, то сможет обрести счастье, которое всегда ускользало от него. Поглаживая
