спилить. Ну, чтобы проехать дальше… Пришёл какой-то чудик с бензопилой. Пристроился, только начал брус пилить, пила у него и заглохла! Вон на правой стойке след остался! Тогда решили зацепить крюком трос, чтобы стрелу-то свалить. Водитель как рванул, так буксировочная проушина у него и отлетела, – мужик весело рассмеялся, но тут же спохватился.
– А что было потом? – спросила я осторожно.
– Позвали попа. Тот всё ходил у «Тойоты», кадилом дымил. Да без толку… Сам я не видел, а бабы рассказывали, как только под шлагбаум поп пролез, молния перед ним в землю врезалась! Поп в единый миг поседел и бежать пустился…
«Он точно сумасшедший!»
Я улыбнулась:
– Интересная история. А кого ещё можно спросить про усадьбу?
Мужик насупился, поняв, что я ему не поверила.
– Не ходи туда, девушка. Пропадёшь! – Мужик что-то не договаривал, но понял, что не отступлюсь, и махнул рукой. – Ладно… Только потом не говори, что не предупреждал. Иди к Афоне, может, он тебе поможет. Его дом первый стоит при въезде в деревню – голубой, с белыми резными наличниками и резным крыльцом, – ты его сразу заметишь. Афоня тоже рассказывал, что когда-то видел здесь усадьбу за каменной стеной и дуб огромный. Но только он у нас немного того… блаженный.
Мужик поднял стекло и уехал прочь.
Конечно, всё, что он наговорил, – чушь и бред сумасшедшего, но разговор оставил неприятный осадок.
«Надо навестить Афоню и узнать, как проехать к усадьбе!»
Я огляделась. На дальних тополях каркали чёрные вороны. Раньше этих тополей и в помине не было. Не могли же они вырасти за пару лет? Я села в машину и медленно покатила по грунтовке вдоль деревенских садов, пока не упёрлась в Т-образный перекрёсток.
У дома в торце перекрёстка я остановилась, осмотрелась. Недалеко, в нескольких шагах, под мелким ситничком тускло мерцало рябое зеркало небольшого прудика. На мостках, свесив к воде ноги в кожаных брюках, сидел молодой человек. Он был обнажён по пояс. Рыжевато-русые волосы закрывали лицо. Он нагнулся, рука коснулась воды.
«И не холодно ему!»
Человек будто взбаламутил своим прикосновением воду, и из мутной глубины метнулась на берег змеиная голова с красным гребнем. Она стала обматываться вокруг туловища мужчины, пока не скрыла каждый сантиметр белого торса, оставив свободной лишь голову. Из-под чёрной чешуи выпростались два крыла, взмахнули и сложились за спиной, как две обсидиановые колонны.
«Дракон!»
Голова повернулась, и хриплый голос произнёс:
– Тебе туда, Василиса.
Я зажмурилась и замотала головой, отгоняя видение. Когда посмотрела на пруд снова, никакого человека и дракона на мостках не было. Лишь широким кругом расходилась поверхность пруда, словно опустилось под воду что-то тяжёлое.
«Фу, ты! Заснула!»
Я опустила голову на руль и закрыла глаза. Мне приснилось, что я вышла из машины и пошла по посёлку.
Дом Афони я нашла сразу. Большая изба под шиферной крышей с резными наличниками выглядела на удивление опрятно. Из трубы курился белый дымок. Резным в избе было не только крыльцо, но и конёк, и спускавшиеся от него причёлины, и полотенца, и наличники, и ставни [37] на окнах. У невысокого штакетника, усыпанного жёлтыми цветами, цвёл куст, которого в Москве нет разве только у самой ленивой хозяйки: золотые шары свесили тонкие шеи с тяжёлыми лепестками на некрашеную изгородь. Чуть поодаль под старыми яблонями, аккуратно побеленными и окопанными по кругу, бродила пёстрая курица. Ещё десяток её сестёр суетливо клевали песок в чисто выметенном дворе.
«Вот тебе и блаженный!»
На деревянном крыльце дремала небольшая дворняжка. Почуяв меня, собачка приподняла острую белую мордочку, тявкнула, потянулась и, вертя хвостом, направилась к калитке.
– Фьють, фьють, Бобик! – позвала я. – Где твой хозяин?
Бобик несколько раз гавкнул, но от калитки не отходил.
Из-за угла дома на лай собаки вышел бородатый мужчина, на вид лет сорока пяти, в защитном брезентовом плаще. Рыжий, сутулый, глаза каурые в карию крапинку. Из-под плаща лакированно сверкали чёрные резиновые сапоги.
Увидев меня, мужчина откинул с лица широкий капюшон и тихо улыбнулся:
– Чем могу помочь?
– Вы Афоня?
– Да, он самый.
«Лицо доброе. Но есть во взгляде что-то блаженное… не обманул мужик!»
– Нужна ваша помощь. Мне бы до усадьбы добраться, но там шлагбаумом дорога перегорожена. Говорят, вы знаете, как проехать по-другому.
Взгляд у Афони изменился. Не было в нём теперь ни придурковатости, ни доброты. Сутулые плечи развернулись, расправились: Афоня будто и росту прибавил сантиметров на десять. Да и дворняжка уже не показалась мне приветливой. Собака утробно зарычала, обнажив клыки, и блеснули в пасти два ряда блестящих, как кинжалы, металлических зубов.
– Фу, Бобик! Фу!!! – отступила я от калитки и сделала еле заметное движение ладонью:
«Индра!»
И пёс, скуля, отскочил к крыльцу.
– Ах, прошу покорно прощения, не признал сразу, Василиса Михайловна! – склонился в поклоне Афоня.
– Вы меня знаете?
– Почту за честь. А вы меня помните, госпожа? Я дворецкий господина Этернеля, служил ему и… вам, сударыня.
Я внимательно смотрела в незнакомые черты. Человек в плаще действительно чем-то напоминал важного мызника Афанасия. Если переодеть его во фрак, да постричь волосы, да бороду с усами сбрить.
«Чёрт побери!»
– Афанасий… Это и правда ты. Как же ты сильно… изменился… Почему ты здесь? Как там все наши? Чур, Инда, Ладынец… как они? Рассказывай!
Афанасий открыл калитку:
– Может, зайдёте, Василиса Михайловна, на чашку чаю?
– Зайду ненадолго, спасибо.
Мы вошли в дом. Изба как изба – сени и две комнаты.
В горнице современный овальный стол под плюшевой скатертью и шесть мягких стульев. На комоде цветы в вазе – мелкие сиреневые хризантемы и очитки. На парадном месте как иконостас – сервант с хрусталём – гордость всякой советской семьи, рядом диван с гобеленовыми подушками, два кресла. Над диваном – малиновый ковер. Другой его близнец распластался на дощатом полу.
За ситцевой занавеской в красненький цветочек белели печь и мойдодыр с глубокой раковиной.
За неплотно прикрытой дверью во вторую комнату, вероятно, спальня. Через тонкую щель виден узкий лучик света. В луче что-то ослепительно сверкало.
Обстановка меня потрясла. Не бедно, конечно, и всё просто, по-деревенски уютно, но так не вяжется с чопорным снобом Афанасием.
Дворецкий был бы последним, кого я могла бы представить в подобной обстановке. Афанасий – повелитель натёртого штучного паркета, серебряных блюд, тяжёлых канделябров, исфаханских ковров, костяного фарфора и изысканного гардероба от лучшего портного! У окна стоял червлёный средневековый щит. Рядом – острый как бритва брадьв [38] с чёрным древком. Белые короткие занавески на окнах с вышитыми красными рунами по краям запахнуты священным оберегом.
