Вспоминать будешь во сне, поэтому очень важно соблюдать распорядок дня и ночи. Я буду приходить к тебе три года каждый день и обучать управлять силой. Необходимо, чтобы при тебе всегда было зеркало, маленькое или большое – не важно. А ты будешь служить мне. Ни о чём не беспокойся. Три года ты под моей защитой. Теперь закрой глаза, сделай глубокий вздох и замри.
Оробас протянул мне руку, я вложила в неё свою, сделала глубокий вздох. Жизнь будто пролетела странными видениями: Жива, Инкуб, отец, дом на Тюльпанной и «Зелёный Дуб», домики у крепости Нарикала, дикое поле, качели, старинные башни кремля, базар, запах каши из солдатских котлов, оковы на руках, роза Алкея, дракон, платье, пожар, шатры у стен города, нож под сердцем и болотная вода.
Я выдохнула, а когда вздохнула вновь и открыла глаза, то оказалась на уютном диванчике в чистенькой гостиной госпожи Майер, и сама Ядвига, аккуратная, в красивом платье, в платке от Эрме, с розой Алкеей в руке, наливала в костяные чашки горячего чая.
– Ну вот и всё, сестрица. Три года прошло. Теперь ты готова.
* * *
Я ждала известий о смерти отца каждый день. Несколько недель пыталась дозвониться в поместье, но трубку так никто и не брал. После месяца ожиданий и беспокойства я написала Чуру. Он ответил, что профессор Этернель очень плох, но всё ещё жив. Врачи говорят, что конец близок – самое большое, через месяц всё будет кончено. Чур, мол, обязательно сообщит.
Но я не получила известий о кончине отца ни через месяц… ни через год, ни через два. Чур перестал писать, мои письма возвращались обратно.
Я, конечно, решила, что мой дорогой отец давно умер. Сколько бессонных ночей я провела, мучаясь угрызениями совести, что не поехала к нему. Но каждый раз я вспоминала лицо отца, взявшего с меня слово не приезжать, его руку на смертном одре, сжимавшую мою…
После окончания учёбы, перед стажировкой в Праге, я решила нарушить обещание, данное отцу, и полетела в Москву. Мне хотелось навестить его тихую могилку, положить цветы, поплакать, вспоминая близкого мне человека…
Стояло хмурое, осеннее утро. Дождь лил, как и в тот день, когда я впервые ехала к дому отца. В арендованном джипе с затенёнными стёклами было ещё темнее, чем снаружи. Казалось, вечные сумерки взяли верх над всеми яркими красками осени, и серый цвет властвовал над дорогой, небом над ней, промокшим лесом и жухлой травой.
За указателем «Митькино» повернула направо, доехала до знакомой развилки и упёрлась в шлагбаум. Налево дорога уходила к небольшому дачному посёлку и деревне, а направо, за шлагбаумом, дороги будто и не было – только заросшая травой просека между скрещенными ветвями почерневших на дожде деревьев.
«Вот это да! Где же дорога?»
Я вылезла из машины и осмотрела шлагбаум. Справа и слева, от крепких деревянных столбов и до густо проросшей осинником опушки, блестели глубокие и широкие канавы с тёмной болотной водицей.
Ясно, что и на джипе не объехать. Рядом не было даже тропиночки, какие обычно протаптывают любопытные местные жители на охраняемые территории. Сам шлагбаум представлял собой мощный брус, вколоченный в стойки громадными гвоздями – шпигарями, которыми обычно крепят балки в крышах изб.
Солнце неожиданно пробилось сквозь водяную завесу. В золотистых столбах света дождь стал редеть. Капли падали с неба, хрустально сверкали и исчезали в траве. Свинцово-фиолетовый враждебный цвет туч подчёркивал яркость холодного солнца, осветившего заросшую дорогу и тёмное, спящее до весны поле на всхолмлении.
Даль расчистилась и посветлела. Голубые лоскутки неба раздвинули тучи и радостно вспыхнули в оконцах деревенских домов, стоявших вдоль длинной улицы. Мне навстречу, медленно качаясь на ухабах, по грунтовой, хорошо укатанной дороге со стороны посёлка ехал старенький «жигулёнок».
Я подняла руку, машина остановилась, и из опущенного стекла высунулась помятая физиономия мужика средних лет.
Поздоровалась и спросила:
– Давно эта дорога закрыта?
Мужик почесал затылок:
– Старая дорога-то? Да, почитай, лет тридцать… ещё при Эсесесере…
Я удивлённо захлопала ресницами:
– Тридцать? Вы ничего не путаете?
– Что ж мне путать? Я здесь с рождения живу. Может, даже поболее… тридцать три года как закрыли…
Я совсем растерялась:
– А как же тогда проехать в Виридем Квэркум?
– Чаво? В какой такой скверк?
– Виридем Квэркум… «Зелёный Дуб»… Это название усадьбы. Большой такой особняк, можно сказать, дворец… трёхэтажный… за каменной стеной… с флагами, с оранжереей… Озеро рядом… ч-чёрное.
Мужик посмотрел на меня жалостливо, как на скудоумную:
– Нет тут поблизости никакого дворца и не было никогда. Вокруг поля заброшенные, колхозные, лес. Болото есть, а не озеро. И впрямь Чёрным его люди окрестили. Но я бы туда не советовал ходить – гиблое место.
– Чего? – не верила я своим ушам.
– Гиблое место, говорю. – Мужик понизил голос до шёпота и опасливо покосился на поросшую мхом стрелу шлагбаума. – Люди там пропадают. Уходят и не возвращаются. Свояк мой два года назад пошёл к Чёрному болоту за грибами. И всё – поминай как звали! Милиции понаехало, искали, да не нашли. Вот тут, на этом самом месте, лейтенантик чуть шею себе не свернул. Хотел шлагбаум проклятый обойти и свалился в воду. Погрузился с головой, хотя где же тут тонуть? Насилу спасли. Лейтенантик, как очнулся, закричал, что водяной его за ноги тянул. Тронулся, значит, умом на глазах у всех. Другой, его напарник, под шлагбаумом пролез. Прошёл несколько шагов, поскользнулся и ногу сломал!
– Вы меня разыгрываете, что ли? – Я почувствовала, как кровь отливает от лица.
– Да вот те крест! – Мужик размашисто перекрестился. – Другие менты через осинник сунулись, да куда там! Всю одежду изорвали в клочья, а дальше десяти метров не продвинулись… Потом, спустя месяц, собака у тётки Кати, Шарик, убежала старой дорогой и не вернулась… А сама тётка Катя пошла искать и заблудилась в трёх соснах, можно сказать. Нашли её в беспамятстве здесь же на следующий день… Плоха была очень, болела долго. Всё твердила, что у Чёрного болота встретила русалку…
«Он сумасшедший!»
– …А ещё в прошлом году грибники приехали из Москвы. Тут на обочине машину оставили… Ушли по старой дороге, и никто их больше не видел. «Тойота Королла» ихняя стояла здесь три дня. Потом, наверное, кто-то из родственников забрал, – мужик вылез из оконца по плечи, чтобы мне было лучше слышно.
Я достала пачку сигарет и закурила.
«Пока курю, буду слушать».
Мужик охотливо продолжал:
– Тоже тогда ментов понаехало с ОМОНом, с автоматами. Вооружились до зубов, даже попа прихватили. Ой, что тут началось! Светопреставление! Вначале хотели шлагбаум
