позволить ей рухнуть в супружескую постель (из которой она себя изгнала), но она была непреклонна и заявила, что сама со всем справится.
– Разве у тебя сегодня не важный день в суде и ужин с адвокатом?
– Но нельзя же все вешать на тебя, это несправедливо.
– Перестань строить из себя альтруиста и Мистера Человечность. Я знаю, что тебе все это надоело…
– Давай не будем об этом.
– Иначе что, порвешь мне задницу?
Она приблизилась ко мне почти вплотную, когда произносила эти мерзкие слова. Хотя водка – выбор многих серьезных алкоголиков, потому что почти не пахнет, я все равно мог различить ее дистиллированные картофельные пары в дыхании моей жены… тем более что Ребекка впадала в ярость всякий раз, когда напивалась. И я был почти уверен, что сейчас она пьяна. Я отошел от нее, закончил завязывать галстук, схватил пиджак и направился в ванную. Оказавшись внутри, я запер дверь и, распахнув окно, ощупал карниз, пока моя рука не наткнулась на бутылку. Я вытащил ее. Литровая бутылка «Столичной», опустошенная на две трети. Следователь во мне задался вопросом, почему, после того как я еще раньше раскрыл ее тайник с выпивкой (где водка прекрасно охлаждалась), она решила не перепрятывать бутылки, а хранить их там же? Было ли это актом неповиновения, невербальным способом послать меня к черту? И признанием того, что да, она пьет, и все настолько запущено, что приходится держать это в секрете.
Я вернулся в гостиную. Ребекка валялась на диване, в отключке. Я посмотрел на часы: 7:48 утра. Роза должна прийти через сорок пять минут. Я заглянул в кроватку Итана. Он еще спал. Я приготовил себе вторую чашку кофе. Решил, что позвоню своему секретарю, когда она придет в 8:30 утра, и передам через нее, чтобы мой помощник принес все необходимые документы в суд, где мы с ним и встретимся. Я потягивал кофе и смотрел, как моя жена-алкоголичка громко храпит на нашем диване. Приехала Роза. Оценив обстановку, она сразу догадалась, что сон Ребекки вызван отнюдь не усталостью. Я жестом пригласил ее проследовать за мной на кухню. Но прежде мы вернулись в детскую, чтобы проверить, не проснулся ли Итан. Убедившись, что он все еще спит, мы пришли на кухню, закрывая за собой дверь. Я налил Розе кофе в кружку и сразу перешел к делу:
– Ты знала, что у моей жены серьезные проблемы с алкоголем?
Роза отрицательно покачала головой.
Тогда-то я и рассказал ей о пьянстве Ребекки, о припадках ярости, вызванных алкоголем, о бутылках водки за окном ванной. Роза была потрясена; по ее словам, она никогда не видела Ребекку пьяной, хотя та часто выходила из ванной с большим стаканом с виду как будто бы воды, и уходила в хозяйскую спальню вздремнуть после обеда. Возможно, в том стакане с прозрачной жидкостью была водка.
– Честно говоря, я бы знала, если бы она выпивала. Может, она просто пытается поддерживать себя в тонусе, но иногда выходит за рамки. С вашего разрешения я попробую в течение дня проверять бутылку водки за окном, смотреть, сколько выпито… и не заменила ли она ее новой.
– Она всегда дремлет после обеда?
– Вообще-то да.
– Не могла бы ты потом проверить стакан – не полон ли он водки? И я полагаю, что она выходит на прогулку или на прием к своему терапевту или психиатру. Пока ее нет дома, ты могла бы обыскать квартиру, нет ли где еще припрятанных бутылок?
– Все это меня очень смущает, сэр. Но, с другой стороны, я понимаю, что речь идет о благополучии и безопасности Итана.
– Так оно и есть. И я компенсирую все твои неудобства, Роза. Приятным бонусом.
– В этом нет необходимости, сэр.
– Даже не спорь. И ты сможешь посидеть с ребенком сегодня вечером… даже если Ребекка дома?
– Конечно, сэр.
Весь этот разговор и отвратительная сцена с Ребеккой, которая ему предшествовала, крутились у меня в голове, когда Фиби переплела наши пальцы. Воспользовался ли я утренним инцидентом (и прочими событиями последнего времени) как формой самооправдания, собираясь пересечь запретную линию? Безусловно. Точно так же, как я сказал себе: когда кто-то прекращает заниматься с тобой сексом – прежде всего, тот, с кем ты согласился строить жизнь, быть в горе и в радости, хранить верность, бла-бла-бла, – остаются два варианта: тихо страдать и заниматься онанизмом (как это делают многие). Или искать страстного утешения в другом месте.
– Тебе ведь не нужно торопиться домой, правда? – спросила Фиби.
– Она будет спать в детской, когда я вернусь… Но я договорился, няня присмотрит за ребенком.
Так я давал Фиби понять прямо: мой брак находится в плачевном состоянии. Ее пальцы крепче сомкнулись на моей руке.
– Давай уйдем отсюда, – прошептала она.
Что меня особенно поразило в нашей первой близости с Фиби, так это то, насколько уязвима она была, насколько отчаянно нуждалась в эмоциональной поддержке и страстной связи. Она отдавала так много, но в то же время испытывала от этого неловкость, потому что оставалась незащищенной от новых душевных травм. Не так ли бывает, когда жизнь сбивает с ног, когда любовники приносят разочарование, и вы оцениваете свои романтические неудачи и потери и ловите себя на мысли: я несу ответственность за то, как сложился весь этот сценарий? Не тогда ли вы разрываетесь между желанием и осторожностью? И не то чтобы Фиби осторожничала в постели. Ее пыл был свирепым, всеохватывающим, с оттенком жизни и смерти. Это действовало опьяняюще – и я отвечал тем же. Но звучал и другой сигнал: это будет не просто cinq á sept, «с пяти до семи». Перед нами открывалось нечто большее… если мы позволим.
Когда вы чувствуете себя потерянным среди ядовитого облака отчаяния – особенно вызванного отношениями, к которым приходится возвращаться каждый вечер, хотя и зная, что они наносят вам психический вред, – мысль о том, что вас нашли, кружит голову и возбуждает. Кому-то я нужен, кто-то заботится обо мне, и все такое. Фиби, как я узнал позже, отчаянно стремилась жить вместе. Я отчаянно нуждался в убежище от бесконечной психодрамы домашней жизни. И я с самого начала почувствовал, но так и не сформулировал, что эти две несопоставимые потребности могут привести к тяжелой расплате в будущем.
Ну а пока мы были поглощены чудом единения, сознанием того, что не одиноки, хотя и ограничены параметрами любовного романа, в котором одна из сторон юридически связана с кем-то другим.
И все же в течение многих месяцев мы
