кинотеатра “Парадизо”».
После его смерти я боялась, что наши друзья перестанут приходить, потому что я была не такой, как он. У меня не было его добродушия, «заходи в любое время», правила открытых дверей. Я была более жесткой, женщиной, которая полагается на составление четких планов, доводя это до патологии. Но я надеялась, что, организуя этот прием, я смогу вернуть в какой-то степени дух дружелюбия Саро и дом, полный людей, которые едят, проливают вино на стол и смеются, вспоминая прошлые годы.
Я вернулась обратно в дом и высыпала гору из свежих бобов, собранных в саду, на кухонный остров, собравшись приготовить его любимое весеннее блюдо, но я не могла вспомнить рецепт. Я помнила шаги по очистке и варке. Но остальное было расплывчатым. Мне нужно приготовить из бобов пюре с частью той воды, в которой они варились, или мне нужно сварить бульон? Добавлять чеснок или шалот? Чеснок, наверное, подумала я. Перец? Сколько оливкового масла? Подойдет ли вместо него сливочное?
Когда появлялись такие сомнения, был только один человек, которого я могла спросить. Нонна.
– Как дела в городе? – Она была единственным человеком, с которым я регулярно общалась на итальянском, помимо советов по приготовлению еды. Наши разговоры трижды в неделю поддерживали в какой-то мере мое свободное владение языком, нить с моей прежней жизнью. Так мы оставались на связи и в курсе того, что происходило у каждой из нас в жизни без присутствия Саро. Он разговаривал с матерью после смерти отца каждый день. Казалось естественным, что мы с ней сберегли традицию после того, как Саро умер. Это сделало нас ближе.
– Да как обычно. Я не очень часто выхожу из дома. Нет толку от того, что я выношу на улицу свою грусть, – сказала она, отвечая мне наполовину на итальянском, наполовину на диалекте. – Но я пойду на службу в день годовщины.
Ежемесячная служба, во время которой зачитывалось имя Саро, была ее способом подсчета времени. Я не могла сообразить, как сказать ей, что у нас дома состоится встреча в его честь, чтобы отпраздновать его жизнь. «Празднование» казалось ошибочным словом, чтобы использовать его в разговоре с женщиной, для которой не существовало подобных культурных ритуалов. У меня было много таких моментов с ней, когда я волновалась, что что-либо из мной сказанного потеряется при переводе. Это было еще одним проявлением того, как смерть Саро продолжала сказываться. Он бы знал, что именно сказать, он знал все нюансы и тонкости своей культуры: что исключить, что приукрасить, о чем рассказать в деталях. В его отсутствие я была восприимчивой к тому, как мое знание языка или неправильное его использование могут создать неловкость или причинить боль.
– К нам с Зоэлой придут люди. Моя семья приехала в город. Мы почтим Саро. – Я остановилась на итальянском слове «почтить», разговаривая с ней по телефону. – И я готовлю бобы фава, собранные в саду.
Она знала о бобах – семейной реликвии, передаваемой из поколения в поколение на Сицилии и которую мы выращивали каждый год. Она становилась счастливой при мысли о том, что они растут где-то в иностранных землях, обеспечивают нам пропитание за тысячи километров от нее. Она дала мне советы о том, как сохранить кремообразную текстуру бобов, когда из них будет сделано пюре. Потом мы поговорили про Зоэлу и ее школу. Она узнавала у меня, по-прежнему ли Зоэла спрашивает про Саро. И прямо перед тем, как мы почти распрощались, она меня удивила:
– Вы приедете на Сицилию этим летом?
– Да, мы будем там, – ответила я прежде, чем мой мозг успел сформировать ответ. Рефлексивность моего ответа меня поразила. – Я думаю, нам это пойдет на пользу, – услышала я себя со стороны.
Я повесила трубку и посмотрела на бобовую кучку. Реликвии некоторых людей – это драгоценности. У меня были бобы.
Через два дня я направила свою энергию на создание похожего на алтарь памятного стола в комнате на первом этаже, где Саро ушел годом ранее. Мы с Зоэлой зажгли свечи по периметру комнаты. Я включила его любимую музыку, разложила его любимые книги. Вокруг статуи Будды мы уложили четки. Затем я открыла раздвижные двери и произнесла молитву. Часом позже, один за другим, друзья и семья начали заполнять дом. Я приглашала каждого, кто пришел, пройтись по комнате, если они захотят, и оставить послание для Саро. Они могли это сделать молча или вслух или написать это в книге памяти.
Двор снаружи за домом был заполнен людьми, все были заняты разговорами о Саро, жизни, текущих событиях и еде. Бил фонтан, и запах жасмина разливался в воздухе. В этот день весеннее небо Лос-Анджелеса было ярким и милостивым.
Когда день начал приближаться к мягким сумеркам, мы вошли внутрь. Примерно тридцать человек собралось в гостиной вокруг камина, фортепиано и большого панорамного окна, выходившего на сад Саро.
– Спасибо всем вам за то, что вы сегодня здесь. Саро был бы очень доволен тем, что мы все собрались. И нам его очень не хватает. Я знаю, если бы он сейчас был с нами, у него была бы какая-нибудь история, чтобы ее рассказать. Но сегодня я приветствую любого, кто хочет поделиться историей о нем.
Зоэла сидела у меня на коленях, когда комната наполнилась жизнью историй о его дружбе, странностях, политических тирадах, мягком нраве, гостеприимстве и еде. И конечно, люди говорили о его любви. Ко мне, к Зоэле. Несколько наших друзей-музыкантов взяли его гитары, и импровизированный джем-сейшн завладел домом. Звуки фортепиано, бонго, акустической и бас-гитары наполнили воздух. Я чувствовала себя в этот момент самой живой за весь прошедший год.
Когда все разошлись, далеко после девяти часов вечера, я была уставшей, но все еще в приятных чувствах от такого количества любви. Убирая остатки еды, я заметила, что немного пюре из бобов осталось в холодильнике. Я подумала о своей беседе с Нонной несколькими днями ранее, о том, как я волновалась, что сказать, а чего лучше не говорить. Я обязала себя увидеться с ней опять. Будет еще одно лето. И точно так же, как я выясняла, как выращивать и готовить бобы самостоятельно, мне все еще предстояло выяснить так много – о жизни, о том, что значит быть родителем, о близости с его семьей, с которой необходимо было сохранить связь, несмотря на различия между культурами, географию и необъятную скорбь.
За столом
– Знаешь, ты не обязана это делать. Люди иногда
