уходят, – сказала Джули, когда мы сидели в «Иви» на улице Робертсон.
Это было через три месяца после того, как у Саро диагностировали рак мягких тканей, который метастазировал в его кость, и он находился на середине прохождения циклов изнурительной химиотерапии, сроки окончания которых были неизвестны. Джули была моим учителем актерского мастерства, подругой и наставником. Еще более значимым был тот факт, что ее муж умер, когда ей едва исполнилось тридцать, оставив ее воспитывать сына в одиночестве. Она знала все о выдержке, несчастьях и максимальном извлечении пользы из того, с чем ты имеешь дело. Также она столкнулась лицом к лицу с собственной смертельно опасной болезнью.
– Это может быть слишком, совсем не тем, на что ты подписывалась, – продолжала она, глядя мне прямо в глаза.
Буквально за два дня до этого мы с Саро пережили худший момент нашего брака. Мы обнимали друг друга, лежа в постели, после исключительно трудной недели химиотерапии. Его иммунная система вырабатывала так мало белых кровяных телец, что мы практически могли каждому дать имя. Ситуация была отчаянной. Поэтому я поцеловала его, когда мы лежали, и провела рукой вдоль его груди.
Он убрал мою руку и произнес:
– Я думаю, ты должна завести себе любовника.
– Что? – Он никогда не говорил ничего подобного. Я почувствовала, как комната поплыла. – Нет, это исключено. Нет, Саро. Я люблю тебя, и только тебя. Мы в этом всем вместе.
У нас не было секса уже на протяжении нескольких месяцев. Он был слишком болен, слишком слаб, его тошнило. Никто из нас не говорил об этом прямо. Мы просто обнимали друг друга каждую ночь, а затем поворачивались и погружались в тот сон, в который могли.
– Я не буду заводить любовника. Ты – мой любовник. Точка.
– Я просто не хочу, чтобы ты слишком сильно страдала. У тебя есть потребности, и я не могу их удовлетворить.
– Если ты еще хоть что-то скажешь, я убью тебя. Прекрати. Не говори этого. У нас все в порядке. – Я положила руку обратно на его грудь и снова поцеловала. – У нас все будет в порядке.
Потом я отвернулась от него с собственным пониманием того, что мы на новой психологической территории. Это касалось не просто борьбы за его жизнь, часть этого требовала борьбы за наш брак.
Я только что поделилась этим с Джули. Я думала, она меня подбодрит, скажет что-то, чтобы облегчить момент, поднять мне настроение. Я никак не ожидала, что она предложит мне бросить его.
– О чем ты говоришь? – спросила я, странное чувство поползло вверх по моей шее, но прежде, чем я успела распознать его, появилось другое – злость. Я оттолкнула от себя тарелку и оглядела помещение, полное шумных известных тусовщиков, которыми знаменито «Иви». Предложение обсудить рак Саро и бросить его было абсурдным. Внезапно я почувствовала усталость. Этот ланч был полной противоположностью легкого и беззаботного девичьего времяпрепровождения, которое она предложила, убеждая меня в том, что мне нужен момент легкомыслия после месяцев напряженного ухода за больным.
– Я серьезно. Уход – это один из вариантов, – продолжала она непоколебимо. Она даже налила себе еще чаю.
– Нет, это невозможно. – Я бы ни за что не оставила Саро. Она что, не понимала этого?
– Тогда, – произнесла она медленно, – ты должна это выбрать. И я имею в виду по-настоящему выбрать.
Она откусила еще кусочек, сделала глоток своего «Эрл Грея» и откинулась назад. Она добилась от меня ответа, как и собиралась. Потом она продолжила:
– Делай все, что в твоих силах, и держи свое сердце открытым. Стой лицом к лицу с неизвестностью. И ему – неважно, насколько плохо все будет, – придется делать то же самое. Если вы в это ввязываетесь – то ввязываетесь вместе.
Я уходила из «Иви» в тот день с пониманием, что мой брак может стать крепче, чем любой из нас мог себе представить. Или мы могли стать чужими друг другу, борясь с общим врагом. Что мне придется выбрать путь заботы о членах семьи. Но что важнее, я впервые осознала, что то, против чего мы боремся, вынуждает меня показать себя Саро в таком свете, в котором мне быть еще никогда не доводилось. Этот разговор с Джули дал мне понимание, что настала моя очередь быть тем человеком, который сможет стоять под дождем часами, открыто и непоколебимо, быть готовой и доступной для этого мужчины и принять все, что грядет.
Много курсов химиотерапии, три больничных стационара, затем тяжелая операция – а Саро так и не сказал своим родителям про свой диагноз.
– Я хочу сначала посмотреть, как пройдет полное лечение, – сказал он мне сразу, в течение пары дней после постановки диагноза. – Я хочу дождаться результатов. И не хочу их тревожить. Это убьет мою мать.
Он не желал слышать беспокойство в голосе своей матери за полмира от нас, в то время как сам едва был способен контролировать свою собственную жизнь. Я понимала, но все же это досаждало мне. Я своим родителям сказала сразу же, я на них могла положиться. Они подбадривали Саро, даже предлагали помогать финансово, с тех пор как он перестал работать и стоимость его лечения стала просто ошеломляющей. Мне не нравилось скрывать такую информацию от его семьи. У нас наконец-то наладилось открытое общение с его родителями. И не говорить им выглядело предательством, вопиющей нехваткой близости. Но у него были на то свои причины. Главной среди них было то, что если они не могут ничего сделать, находясь так далеко, то не стоит и беспокоить их – для них это будет слишком тяжело. Он хотел подождать. Поэтому мне пришлось дать Саро обещание ничего им не говорить, обещание, которое вынуждало меня замечать, сколько раздоров способен был вызвать рак. Мы вернулись обратно к утаиванию фактов от сицилийцев.
Однако когда приблизилось Рождество, Саро прошел уже более четырех курсов химиотерапии и замену коленного сустава на протез вместо ампутации ноги до бедра, как мы боялись. Он по-прежнему передвигался на костылях. Нас уведомили о том, что его бедренная и большая берцовая кости вокруг протеза будут заживать в течение месяцев и еще месяцы пройдут, прежде чем он снова сможет самостоятельно ходить. В это время я помогала ему перемещаться, и он проходил физиотерапию дома, пока мы ждали восстановления его иммунной системы, чтобы начать после Нового года новый курс химиотерапии. Он выбрал это время, чтобы наконец-то сказать своим родителям, что у него диагностировали рак.
– Il cancro non c’ e piu. Sto molto
