ты думал — ради твоих прекрасных глаз?! — выпалила Валя. Собственные ее глаза сверкали неподдельной злостью и оттого были не так прекрасны, как обычно.
— В таком случае можешь убираться, — холодно сказал я.
— С удовольствием, — решительно бросила она.
И удалилась. В ванную комнату. Почти как в ранней юмореске Чехова.
107
«Какая глупая ссора!» — с досадой думал я, лежа на спине, куря и слушая приглушенный шум воды из-за закрытой двери ванной комнаты.
Ссоры, впрочем, всегда глупы. Но эта сегодняшняя просто какая-то… совсем нелепая.
Что она вообще вечно пытается мне сказать, на что намекнуть? Что я ей нужен только для карьеры, а вне этого плевать она на меня хотела?..
Да о чем это я, она именно это сегодня и сказала. Без всяких намеков. Но зачем? В порыве ссоры? Единственно затем, чтобы уязвить меня?..
Но это меня не уязвило — вот какая штука. Я удивляюсь сам себе. Вернее, не то чтобы удивляюсь. Я с самого начала знал, что к ней у меня не появится никаких подлинных чувств. Потому что в душе я всегда был убежден: Валя — не Варя. Не может быть ею.
Однако кто такая эта Валя? Что я знаю о ней?
А что я знал о Варе? Ведь с ней я провел даже меньше времени, чем уже успел провести с Валей. Но то — «Варино» — время было таким насыщенным, что… что проведи я с Валей хоть всю оставшуюся жизнь, бесконечное «Валино» время никогда не затмит короткое, словно миг, время Вари…
Я встал с кровати, прикурил новую сигарету и стал прохаживаться по квартире. На душе было как-то гнусно. Не из-за ссоры — что мне эта ссора? Скорее, из-за перспективы всю жизнь провести с бледной Вариной копией, постоянно тоскуя об оригинале…
Но почему, собственно, бледной? Объективно говоря, Валя в чем-то ярче. Варя куда умереннее — с ней как раз немыслимы были никакие такие ссоры… Неужели именно этого мне надо? Тихого спокойствия, приглушенных красок…
Я прислушивался к ровному шуму воды. Не утонула бы она там. С нее станется. Назло мне — возьмет и утонет. Что же это получится? Одна погибла от высоты, другая — от воды… Снова поползут слухи. Ни одна девушка больше не захочет связаться со мной. А то что ее в самом деле ждет? Какая еще плачевная участь? Попасть под машину? Убиться током? Сгореть в огне?..
Брр, опять я расфантазировался. Хорошо, что никто не слышит подобных мыслей… От них даже самому жутко и страшно за свой рассудок. Что же сказали бы посторонние?..
Итак, Валя в ванной. Обиделась на меня и заперлась. Я снаружи. Слоняюсь по квартире и курю. Как тигр в клетке. Курящий тигр… Сколько же еще меня ожидает таких минут, часов, дней? Безысходность, безысходность… Не лучше ли запереться на студии — и снимать, снимать… А еще лучше — монтировать, монтировать… Да, признаться, монтаж вдохновляет меня куда больше пресловутых съемок. Я все-таки по складу своему анахорет, затворник, мизантроп даже. С людьми я работаю через силу, из-под палки. Заставляю себя. С пленкой — другое дело. Только в монтажной я расслабляюсь, отдаюсь творчеству, забываю обо всем на свете. Пожалуй, я не совсем прирожденный режиссер. Даже и совсем не прирожденный. А вот прирожденный монтажер — это, может статься, вполне и про меня… Не кочегары мы, не плотники, а мы монтажники-высотники… Не режиссеры мы, не операторы, а монтажеры мы да конспираторы… Почему конспираторы? Потому что все анахореты — всегда скрытные, всегда конспираторы…
Конспираторы, комбинаторы… Великие комбинаторы. Остапы Бендеры мы да комбинаторы…
Тут взгляд мой упал на брошенную в коридоре Валину сумку. Может, посмотреть, что у нее там?
Поначалу эта мысль меня ужаснула. Никогда в жизни я не позволял себе ничего подобного и не думал о том, чтобы позволить. Ни разу моя рука не погружалась в чужую сумку, чужой портфель, ящик стола… Хотя любимым героем всегда был Остап Бендер, я отнюдь не обладал его беззастенчивостью и легким отношением к нечистоплотным поступкам. Шарить в чужой сумке — как это вообще? Даже не с целью что-то украсть, а просто проверить. Удовлетворить любопытство. Нет! Это неприемлемо. Никогда и ни за что в жизни я ничего подобного не сделаю.
И тут рука моя, словно помимо моей воли, погрузилась в Валину сумку. Я сморщил физиономию от отвращения к самому себе, а пальцы вслепую ощупывали чужое содержимое. Что там? Да всякая дрянь, конечно. Помада, косметичка, мелочь, бумажки, конфеты… Так, а это что? Ключ? Ключ.
Что-то дрогнуло у меня в сердце, когда я нащупал ключ. Я тотчас вытащил его наружу и внимательно осмотрел. Ну да, конечно. Я узнал бы его из тысячи. Точно такой же был у Вари. Ключ от ее квартиры. От квартиры Волнистого.
Я сунул ключ обратно и в изнеможении сел на пол рядом с сумкой.
Что же это такое? Еще одно чудовищное совпадение? А может, в этой сумке что-то еще?..
На этот раз я вынес сумку в комнату, прямо под горящую люстру. И теперь осматривал содержимое не только на ощупь, но и воочию. Я осмотрел все, что там было. В общем, ничего особенного. Если не считать…
Я вернул сумку на место, а сам сел на диван с двумя сжатыми кулаками.
Я разжал один кулак и посмотрел на раскрытую ладонь. На ней лежал ключ от квартиры Волнистого.
Я разжал второй кулак и перевел взгляд на другую раскрытую ладонь. На ней лежала маленькая серебряная фигурка лебедя.
108
Не знаю, сколько я просидел на месте с двумя сжатыми кулаками. Очнуться от прострации меня заставила внезапно наступившая тишина в ванной.
Услышав эту тишину, я сунул кулаки в глубокие карманы штанов. Там я разжал пригоршни и вытащил наружу освобожденные ладони. Казалось, они горели.
Валя выпорхнула из ванной — вновь беззаботная и беззастенчивая.
Подбежала ко мне в чем мать родила и взъерошила мне волосы:
— Ладно, успокойся, я с тобой не ради карьеры. Я бы не смогла так притворяться. И так долго.
— А могла бы ты притворяться… другим человеком? — через силу произнес я, не поднимая на нее глаз.
— Только перед камерой, — невозмутимо отвечала Валя. — Перед камерой, на сцене… В жизни — нет. Да и зачем мне это надо?
— Действительно, — загробным голосом прогудел я. Прямо как Вий с его «Поднимите мне веки»…
— Ну хватит, не злись, лучше иди сюда. — Валя проговорила это уже с кровати.
Я нехотя
