В дневниках солдат говорится в основном о морозах: «такого холода я не испытывал никогда в жизни», писал Артуро Деллаи, хлебопек из Перджине. Многие отправились в путь практически в летней одежде, при температуре 40 градусов ниже нуля. На каждой станции они должны были достать дрова, необходимые для топки печей, расположенных в центре вагонов, и купить продовольствие. Тяготы путешествия усугублял абсолютный беспорядок в России: территории, контролируемые большевиками, чередовались с другими, находящимися в руках контрреволюционных сил, и с третьими — безо всякой власти или же во власти банд мародеров. Особо опасная ситуация сложилась для иностранцев, которых легко отождествляли как вчерашних врагов: по свидетельству Адольфо Гальваньи, бывшие пленные попеременно выдавали себя за итальянских рабочих, румынских беженцев, австрийских пленников и регулировали свое поведение в зависимости от пересекаемой территории: «Приходилось быть большевиками, республиканцами, умеренными, милитаристами, империалистами и так далее»[522].
Маршрут освобожденных италоязычных пленных из европейской части России к Тихому океану и затем к Италии
К февралю переброска была завершена, и на Дальний Восток прибыло 2350 человек. Неизвестное число пленных рассеялось в пути, погибло или решило покинуть конвои, которые многим казались бессмысленными[523]. Первоначальные планы предусматривали перевозку пленных во Владивосток, а затем в Японию. Однако сразу же выяснилось, что обустроить лагерь и обеспечить продовольствие в городе было крайне сложно, а надежда найти корабли для путешествия в Японию оказалась иллюзорной[524]. Сначала «ирредентистов» разместили в Харбине — городе в китайской Маньчжурии у Транссибирской магистрали — а затем после Пекина перевели в Тяньцзинь, где у Италии, как и других европейских стран, существовала своя военная концессия, полученная в 1902 г. после интервенции против повстанцев в ходе Боксерского восстания[525].
О том, в каком состоянии они прибыли после нескольких лишений в лагерях и трудного путешествия, можно судить по словам посланника Италии в Китае Карло Альберто Алиотти, который вместе с вице-консулом Даниэле Варе заботился об их размещении[526]. Оборванные, в ужасных санитарно-гигиенических условиях, многие несли на себе следы, вызванные болезнями, холодом, недоеданием. Однако после первого лечения, отдыха и нормального питания бывшие пленные быстро восстановили свои силы: «Их благодарность в отношении Италии — искренняя и явная», — писал дипломат[527]. Это подтверждали и сами итальянцы. «Пора! Да, мы страдали, но теперь всё прошло, и теперь для нас начинается новая жизнь!», — с удовлетворением восклицал Фиораванте Готтарди после прибытия в Тяньцзинь, где его встретил стол с дымящимся блюдом, комната, где стояли кровати с белыми простынями: ему выдали двойное белье и мыло, отобрав грязное тряпье, полное блох. О «земном рае» говорил Эутимио Гуттерер, вспоминая тарелку лапши, которой его и его попутчиков встретили в Пекине: «Представьте себе горячую еду после голодных месяцев!!!»[528] Еще более восторженным был Джузеппе Пассерини, хлебопек из Мори — в письме к своей семье в феврале 1918 г. он так проиллюстрировал свое возрождение в Тяньцзине: «Теперь я могу дышать; я чувствую, что наконец-то снова стал человеком, я прекратил быть рабом, рабочей машиной, нежеланным существом. Здесь мы среди своих людей; удобно размещенные, хорошо накормленные, с заботливым отношением мы ожидаем нашего отъезда в Италию»[529].
Должная благодарность пленных к Италии, сначала вырвавшей их из русского плена, а затем принявшей на Дальнем Востоке, стала тем моментом, на который рассчитывали военные учреждения. Однако временный этап на пути быстрого возвращения в Европу превратился в очередной военный опыт. 3 марта 1918 г. в Брест-Литовске большевистская Россия подписала мирный договор с Центральными державами, окончательно выйдя из европейского конфликта и прекратив свое участие в Антанте. Договор повлек для страны тяжелые территориальные потери, в то время как власть большевиков была под вопросом во многих областях бывшей империи, с рождением нескольких государств, провозгласивших независимость. В этом контексте Антанта быстро выработала намерение осуществить военную интервенцию в Россию для поддержки контрреволюционных сил.
Она сделала это еще до подписания Брест-Литовского договора, изначально предусмотрев использование «ирредентистов». Уже в январе, по настоянию Франции, была проведена ограниченная их акция в Иркутске, когда в результате стычек были убиты несколько французских офицеров. Акция, внешне скромная, однако, имела амбициозную цель — заложить основы для обеспечения контроля над Транссибирской магистралью, чтобы сохранить связь с югом России, бывшим под контролем антибольшевистских сил[530]. Сразу же итальянский посол в Пекине предложил использовать для этой цели «группу ожидаемых из России убежденных ирредентистов», а через несколько дней французский посол сделал то же самое предложение и к Соннино. Таким образом, переброска «ирредентистов» из Кирсанова и Вологды еще не была завершена, а план их использования в военных целях уже вырисовывался[531]. Неопределенная ситуация, возникшая после сепаратного мира между советской Россией и Центральными державами, оставила проект в подвешенном состоянии, но вскоре он возобновился в более широкой форме.
