Последующий ледостав на Белом море окончательно закрыл дискуссии. В то же время катастрофа в Капоретто сделала итальянские власти еще менее внимательными по отношению к далекой проблеме пленных в России. В конце ноября число пленных, собранных в Кирсанове, возросло до 2400 человек[508]. Это были люди, которых с перспективой скорой отправки в Италию оторвали от прежних занятий и от приемлемых условий жизни: теперь они оказались в драматической ситуации, без зимней одежды и без денежных средств. По свидетельству триестинца Франческо Маркио и других товарищей, именно сам Манера посоветовал им побыстрее потратить все скопленные рубли, «потому что в Италии они стоят очень мало, тем более что через несколько дней будет отправка»[509].
В конце октября Бассиньяно докладывал о драматическом материальном и моральном состоянии, в котором оказались пленные, и о растущем страхе «стать жертвами расправ русской солдатни», вышедшей из-под контроля. Он настаивал на необходимости срочной отправки в Италию, поскольку пленные физически не могли перенести еще одну зиму, не говоря уже о том, что их невозвращение усилило бы австрийскую пропаганду, непоправимо разрушив всё, что было сделано прежде ради завоевания симпатий населения ирредентных земель[510].
В последующие недели драматический тон сообщений усилился в связи с ситуацией, сложившейся в результате захвата власти большевиками. Пленные оказались предоставлены сами себе, продовольствия для них более не предоставляли, росла враждебность к ним местного населения. Итальянское правительство больше всего беспокоило, что они попадут в руки австрийцев. Впечатляющие победы Брусилова над австро-венграми летом 1916 г. оказались последними, эфемерными успехами русской армии, которая несколько месяцев спустя оказалась на грани распада, с сотнями тысяч дезертиров. Временное правительство, пришедшее к власти в марте 1917 г. после падения царя, было настроено на продолжение военных действий, в то время как в стране росла поддержка большевикам, требовавшим немедленного и безоговорочного мира. В сентябре 1917 г. немцы взяли Ригу; вскоре после этого Октябрьская революция и захват власти большевиками привели к переговорам о перемирии с Центральными державами[511]. Существовал вполне реальный риск того, что крах России приведет к захвату огромных территорий немецкой и австро-венгерской армиями, в том числе и тех мест, где содержались италоговорящие пленные. Даже подписание мирного договора могло привести к драматическим последствиям, таким как обмен пленными и передача всех итальянцев Вене: они больше не были защищены соглашениями, заключенными Римом с царским правительством. Для тех, кто скомпрометировал себя, полагаясь на Италию, возможность оказаться в руках Австрии предвещала трагические результаты[512].
Из тупика вывело предложение офицера Итальянской военной миссии, находившегося в Кирсанове, Космы Манеры, который без ведома главы миссии Бассиньяно, находившегося в Петрограде, отправил лаконичную телеграмму в Рим, в Комиссию по помощи беженцам с Адриатики и из Трентино: «Никакая другая зимовка невозможна нет транспортных судов надо везти ирредентистов в Японию откуда репатриировать»[513]. Действия Манеры, немедленно вызвавшие нарекания со стороны Военного министерства[514], были совершенно нетрадиционными: он не только проигнорировал субординацию, но и обратился напрямую к ассоциации беженцев, зная, что в случае необходимости она могла бы предать всё это огласке, поставив правительство в затруднительное положение.
Сначала Соннино оценил предложение организовать отправку на восток как нецелесообразное и неосуществимое дело, «из-за трудностей с транспортом и огромных расходов на поездку»[515]. Всё более драматичные новости, поступавшие из России, и соображения самого Бассиньяно заставили его передумать: он признал, что теперь это было единственным решением во имя спасения пленных и что любые расходы по их переезду будут меньше, чем те, которые необходимы для их пропитания в Кирсанове, где они почти ничего не получали от русских[516]. «Спасение от австрийской виселицы» стало приоритетом правительства, осознававшего катастрофические последствия для имиджа и интересов Италии в результате возможного захвата ирредентистов врагом[517].
Бассиньяно выделили 300 тыс. рублей для «абсолютно убежденных ирредентистов», как будто в таких условиях можно было провести новые и точные экспертизы итальянскости[518]. Каждому из них выдали в итоге небольшую сумму денег и «подорожную» от итальянского посольства, действительную в течение трех месяцев, что должно было облегчить их путешествие. Поскольку оказалось невозможным организовать большую единую пересылку, решили разделить людей на небольшие группы по несколько десятков человек, чтобы посадить их на три ежедневных поезда, которые шли по Транссибирской магистрали на Дальний Восток. Первые группы отправились перед Рождеством из Вологды, где находилось около 600 пленных, покинувших Кирсанов несколькими месяцами ранее при неудачной попытке отправиться из Архангельска[519]. Затем постепенно посылали остальных.
В последующие недели около 2600 человек отправились в путь протяженностью более 9 тыс. км, пересекая опустошенную революцией Россию в зимние холода. «Отчаянное сибирское путешествие», — так определил его Анджело Дзени в своем дневнике[520]. Многие повторили долгий путь, проделанный ими в предыдущие месяцы из своих лагерей плена в Кирсанов. В переполненных вагонах и вперемешку с деморализованными русскими солдатами, возвращавшимися в свои края, они в третий раз пересекли гигантский российский континент. Так произошло с Фиораванте Готтарди, который мельком взглянул с поезда на лагерь под Читой, где он находился 18 месяцев, и на холм, где были похоронены сотни пленных, включая его личных товарищей[521].
