милость.
— Если вам так хочется услышать правду, — манерно протянула ещё одна сеньора, одетая и накрашенная так, что я ни за что не отнесла бы её к благородному сословию, — то от вашего противного голоса у всех уже звенит в ушах. Я не для того вываливала такие деньжищи за билет на этот дилижанс, чтобы всю дорогу выслушивать вашу чушь. Его Величество Теодоро — один из самых одарённых Двуединым на этом задрипанном континенте. Его Блистательным прозвали не просто так, уж поверьте мне. Так что заткнитесь, милочка, пока не облысели.
— Магия в дилижансах запрещена, — высокомерно заявила сеньора Кордоба, — особенно в таких, что используют магически изменённых животных.
— Ха, я прекрасно обойдусь без магии, — сеньора выразительно посмотрела на свои ногти, накрашенные ярко-алым лаком. — И волосы выпадут и шрамами обзаведётесь. Уверяю вас, милочка.
— Вот что бывает, когда пускают всякую актёрскую шваль в приличные места, — проворчала сеньора Кордоба, но так тихо проворчала, что подруга её услышала, а агрессивная сеньора — нет. Да и я услышала лишь потому, что мой обострённый Сиятельный слух остался при мне, несмотря на изменение внешности. — Разве такое было возможно при отце нынешнего короля?
После этого наконец воцарилась вожделенная тишина, хотя меня так и подмывало спросить у вульгарной особы, откуда она знает такие подробности про Теодоро. Неужели он с ней встречался? Тогда у него отвратительный вкус: сеньора была не первой молодости и аляповато одетая. Одни ногти чего стоили: длинные, самого ядовитого оттенка, казалось, они начинали светиться тем сильнее, чем темнее было в салоне дилижанса. С такими ногтями только упыриц играть. Не первой свежести.
За окном мелькали быстро сменяющие друг друга картинки. Дилижанс разогнался и явно не собирался останавливаться до самой границы. Если бы не вычурность оформления, то его можно было бы сравнить с вагоном электрички, причём не каким-то старорежимным, а самым что ни на есть современным: даже туалетный закуток был в конце салона, куда смущённо шмыгали сеньоры. Мужчины оказались более терпеливыми или более склонными ко сну. Правда, было их всего двое, но они оба уже спали или делал вид, что спят, укрывшись пледами, которые выдал всем нам один из кучеров дилижанса. Плед был мягким, тёплым и очень уютным — я бы не отказалась заиметь такой в собственное пользование.
Моё мнение разделяли не все. Так, сеньора Кордоба, которую я же про себя уже называла не иначе как «ворчащей коробкой» заявила подруге, что в следующий раз озаботится собственным пледом. А то мало ли кто им пользовался. При этих словах она выразительно посмотрела на актрису, которая умиротворённо похрапывала, откинув голову на спинку сиденья.
Насколько я поняла из разрозненных реплик, сеньоры Кордоба и Фидальо были не подругами, точнее, подругами, но по несчастью: у обеих мужья решили открыть филиал своего дела в Муриции, но в обоих случаях подготовительные работы свернулись, а близких отправили домой. В чём-то сеньора Кордоба была права: благословение Двуединый мог не отмерить не только из-за невесты, но и из-за жениха. Последнее утверждение для Теодоро было очень опасно, наверное, поэтому сразу запустили слухи о неугодности теофренийки. Конечно, ей уезжать, ему — оставаться, но за принцессу стало очень обидно.
Под неумолчное бормотание сеньоры Кордоба я всё-таки уснула и проснулась, когда уже проверяли документы на границе, со сна я даже не сразу поняла, что от меня требуется, но потом дрожащими руками вытащила подорожную и протянула сеньору пограничнику, или как он тут называется. Тот светил фонариком явно артефактного вида и двойного назначения: не только давал свет, но и проверял на подлинность печать, которая запереливалась всеми цветами радуги, стоило на неё упасть свету из артефакта. Фальшивка проверку выдержала, и мне её вернули с поклоном и словами сожаления, что такая красивая сеньорита покидает Мурицию. На словах: «Я был бы счастлив, если бы сеньорита сообщила, где я её смогу найти в Теофрении» я насторожилась, не понял ли сеньор, кто я. И пусть он был молод и довольно симпатичен, поэтому улыбку я ему вернула, но говорить ничего не стала. И подумала, что зря сняла шляпку, которая мешала спать, но зато прекрасно скрывала лицо.
— Всем известно, что в Теофрении — самые красивые девушки, — сеньора Кордоба сказала это столь гордо, словно была моей близкой родственницей. — Никакой Сиятельности нам не нужно, чтобы свести мужчину с ума.
— Вы уже свели всех с ума за эту поездку, сеньора, — неприлично широко зевнула актриса. — И мужчин, и женщин. Вам для этого ни красоты, ни мозгов не понадобилось. Такое впечатление, что, когда Двуединый наделял всех дарами, вам ничего не досталось.
Сеньора Кордоба притворилась, что она ничего не слышит и что там, где расположилась актриса, никого нет. Лицо у неё гневно заалело, но тем всё и ограничилось, поскольку в драке победила бы та, у кого больше опыт — это сеньора Кордоба прекрасно понимала и не хотела делать из себя посмешище. Проверяющий понял, что ничего от меня не добьётся, выразительно вздохнул и с явным сожалением отошёл к следующему пассажиру. Несколько раз он оборачивался, словно надеялся, что я передумаю и сообщу свой адрес. Но я притворилась, что опять сплю.
С теофренийской стороны повторилось то же самое. Правда, только в отношении проверки документов. Сеньоры в этот раз глухо молчали, а мой адрес никому не понадобился, потому что пограничник был в возрасте, сонный и не слишком внимательный. И артефакта у него не было, проверка шла при свете обычного фонаря, так что для неё сошёл бы любой из имеющихся у меня документов.
После проверки дверца захлопнулась, и дилижанс начал быстро набирать скорость. Я прилегла на сиденье, укрылась пледом и опять уснула. Не потому что совсем не волновалась, а потому что мерное покачивание усыпляло лучше любого снотворного. А поволноваться я успею и завтра.
Глава 26
В Фанд мы приехали рано утром, когда город ещё спал, а на сонные улицы только начинал высаживаться десант солнечных лучиков. Но десант был уже уверенный: подсвечивающий вывески, играющий с оконными стёклами и радующий выползшую на улицу тощую кошку. При взгляде на кошку почему-то вспомнилось, что загадка с фамильяром Эрилейских так и не разрешилась. Но это было не первостепенной задачей: для меня особой разницы не было, развоплотился ли он, или просто отказывался помогать.
— Смотрю, сеньорита, вас никто не встречает?
