Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 118
хотите – только меня не трогайте. До настоящей терпимости нам еще далеко. Вообще-то, мы теперь к ней даже не стремимся. Потому как путь к терпимости лежит через конфликт и разногласия, а конфликта нет.
Когда я пытался заниматься своего рода продюсированием ивановских рок-групп, то старался выжать профессиональные вещи из людей, которые, в принципе, были настроены на эмоцию, а не на профессиональный подход. Сейчас люди настроены на профессиональный подход, но у них фактически отсутствуют эмоции.
Я тогда был занят в семнадцати проектах. Было, как правило, пять-шесть групп, в которых играли одни и те же люди – причем на разных инструментах, а те, кто сочинял песни, имели право как-нибудь называться. Это было коллективное творчество. Моя задача в «СеНе» была придать их материалу удобоваримую, музыкальную форму.
– Почему вы распались?
– Ромка Семенов стал все больше уходить в сторону регги, а другим музыкантам это было неинтересно, и каждый по сути пошел своей дорогой. А поезд пошел своей. Коллектив продолжается, пока он коллектив, а когда он распадается на отдельных людей с отдельными чаяниями, а тем более на отдельных лидеров… А тогда все были лидеры – перестройка же, правильно? Конец Новой волны, последний всплеск.
7
Йохан:
– Тогда не нужна была гитара Fender Stratocaster – покупалась за три бутылки водки любая гитара, доводилась до ума паяльником и напильником – и был инструмент, человек на нем играл.
Я иногда встречаюсь с молодыми музыкантами – они готовы часами обсуждать достоинства разных гитар, синтезаторов, барабанных установок, – а в то время это было не важно. С барабанами вообще была засада – имелось три комплекта на все Иваново, которые постоянно все таскали друг у друга. Творчество было важнее техники.
У меня первая бас-гитара называлась «Терек». Она была сделана на тбилисской фабрике баянов из куска ДСП. Когда я ее вешал на шею, она меня просто пригибала к земле. У нее был страшный звук, но хотелось играть, хотелось творить, и это было важнее, чем качество звука. Людям приходилось больше вкладывать себя, свою энергию, чтобы это зазвучало.
8
Сидели ребята из «Друзей Будорагина» у кого-то на флэту, отмечали очередной безоглядный праздник, стихийно совпавший с началом «Рок-февраля» (был такой конкурс, который, по правде, всех рокеров напрягал своим формальным подходом и официальными моментами), и кто-то из них брякнул, что группа Ministry на своих концертах всех купивших билеты на пропускном контроле приказала брить наголо, а иначе не пускать: если людям действительно хочется послушать – пусть будут готовы расстаться с волосами, это не такая уж большая жертва.
Ребята решили, что это честный, бескомпромиссный вариант, и в знак солидарности с любой непримиримостью – «ау, где машинка? тащи ее сюда» – обрились сами.
А Ваня Литвиненко, который впоследствии перебрался в Питер и работал с «Ночными снайперами», пошел еще дальше: ему бритой головы показалось мало, и он выпрыгнул в окно, сломал себе ногу. На концерте он играл сидя на полу – нога на вытяжке, полностью в гипсе. А лидер группы во время выступления психанул из‐за чего-то, обиделся на публику, раздолбал гитару на сцене и ушел – андеграунд, да? Парни без него чего-то там доиграли. В результате конкурса – второе место.
А сейчас не то что ногу сломать или шею свернуть – гитару пожалеют!
9
Джон Соколов:
– Деньги в те времена были вопрос несущественный, черт знает где все работали, – как говорится, поколение дворников и сторожей. Но ведь кто-то так и остался сторожем или дворником, а мне пришлось перестраивать мозги, учиться жить по-другому. Я после всех событий был директором всяких-разных бизнес-предприятий, открыл свое дело. Одно из направлений – резные иконы. Наша мастерская – единственная в мире. Еще документальное кино продюсирую: вокруг себя снимаем, о России. Сделали фильм «Русский заповедник» – там батюшка один возродил всю деревню буквально из небытия. У нас тут вообще удивительно плотное, органичное слияние языческой и православной культур. Оно везде чувствуется, Солнцеворот везде лезет. У меня на плече набита Макошь – языческая Праматерь. Паскаль мне нашел в книге Бориса Андреевича Рыбакова ее правильное изображение.
Йохан:
– А у Полиграфа ты видел на ногах Мнимых Понарошек?
Джон:
– Кого?
Йохан:
– У него там наколка – Мнимые Понарошки. Их сложно описать, но когда на них смотришь, понимаешь, что Мнимые Понарошки именно так и выглядят.
10
Георгий Липатов:
– После того как альбом «СеНы» – «За полночь в снег» – коммерчески провалился, из группы ушел в свободное творческое плавание лучший друг ВПР, который решил, что одному ему гораздо лучше.
Разочаровавшись в искусстве и в людях, Пас тихо спокойно жил-поживал, и укачало его на волнах покоя. Думаю, что в результате Паскаль просто перешел в пьяной дреме в мир иной. В прямом смысле захлебнулся водой из реки тихой жизни и сонного покоя. Похоже на песню самого Паса.
Хотя это все мое видение, конечно.
Для меня главное, что Пас подарил нам тогда пример молодежного героя. Немного странного и скорее трагичного, но дающего пример стойкого принятия трагичности жизни и любви к ней.
11
Из стихов Паскаля:
Косноязычность языка, душа – уродина,
Условность слов – моя надломленная молодость.
Удобрим почву, пусть всходит божья водоросль.
И как-то тянет на неведомую родину.
12
Мальчишки. Фантазеры.
Дурь и благородство у них шли одной кассой, существовали на одной волне, и вокруг нарождался удивительно пестрый, интересный мир. Как остров в океане – со своим диким племенем, жаргоном и представлениями о границах допустимого, которые эти парни старались расширить (далеко не всегда разрешенными средствами).
Путь Художника – это путь преступника, который пытается порвать барьеры между Мечтой и Реальностью, Секундой и Вечностью, Внешним и Внутренним.
Внешнее у них было Иваново, тоска, обстоятельства, а внутреннее – град Китеж, Город Золотой – не мечтательно-сентиментальный из песни «Аквариума», а настоящий – из стихов Волохонского. Из этого противоречия родился излом, некая анархия, мятежное вдохновение и торжество на руинах.
По историческим причинам проще было себя погубить, чем отстроить. И были в этом юродстве необъяснимый соблазн, и тщеславие, и тайна, какой-то пик, на который непременно хотелось взобраться – что-то страшное и притягательное, как заглядывание в бездну и хождение по краю пропасти. Или борьба с ветряными мельницами.
У меня из «бумбокса» до сих пор звучит голос:
– Живыми нас – не возьмешь.
СВОЕ «ГУ-ГУ»
Об ивановском поэте и старом пирате Станиславе Кузнецове
Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 118
