из-за ее реакции, разводя руками и глуповато улыбаясь, боясь спросить о том, ради чего пришел сюда.
Евгине даже не отреагировала на его приветствие, просто не сообразила, что ответить, и, вероятно, даже не слышала его слов. Смотрела на него своими большими округлившимися глазами, словно видела перед собой ожившего покойника.
— А где Елена? Она у тебя?
Евгине наконец обрела дар речи.
— Спит она, только что заснула. — И неожиданно засуетилась: — Господи, чего мы через порог! Входи же!
— Я не сплю! — крикнула Елена из соседней комнаты. Арсен бросился на ее голос, но в этот момент в черном дверном проеме спальни (там был потушен свет), словно привидение, возникла Елена в длинной белой ночнушке.
И не успел Арсен опомниться, как Елена, повиснув на его шее, так и замерла, блаженно закрыв глаза и прижимаясь щекой к его щеке.
А в сторонке Евгине уголком головного платка утирала слезы. И непонятно было, плачет ли она от радости за Елену или от сознания того, что уж теперь-то Елена непременно уйдет от нее и она опять останется одна в этих четырех стенах, одинокая, никому не нужная…
Потом они долго сидели рядом на тахте, боясь прикоснуться друг к другу, и молчали, страдая от того, что после столь долгой разлуки им, оказывается, не о чем поговорить. И не знали они, что ни одного мгновения не молчат, что только тем и заняты, что разговаривают друг с другом, задают бесчисленные вопросы, получают на них ответы; и все это — молча, не произнося слов, потому что инстинктивно боялись произнесенных вслух слов, которые непременно прозвучат совсем не так, как звучат они внутри каждого из них, и, прозвучав вслух, обретут совсем не тот смысл, который несут в себе, когда их произносишь молча, в душе; и ответы эти будут совсем не те, которые слышишь, когда они звучат безмолвно…
В это время Евгине металась из комнаты в кухню и обратно, выставляя на стол все, что можно было выставить к чаю. Поставила и вино, и бутылку тутовой водки, но, поразмыслив, убрала и то и другое. Потом спохватилась: со стороны это, наверное, выглядит смешно — то выставила напитки, то тут же убрала, не дав гостю дотронуться до них. Хотела снова поставить на стол, но, подумав, решила, что так получится еще смешнее. Краем глаза взглянула на Елену и Арсена — смеются или нет, убедившись, что они ничего не заметили, успокоилась и унесла вино и водку.
— Ты уже был дома? — спросила Елена.
Арсен молча кивнул. Подождал, спросит ли еще что-нибудь.
Елена не спросила, но вопрос был на ее лице, и он ответил на него вслух:
— Уедем отсюда, Лена!
«Когда?» — последовал безмолвный вопрос.
— Завтра же уедем.
«А куда?»
— Уедем куда угодно, только бы не оставаться здесь. Мир велик, уж как-нибудь не пропадем…
Елена положила свою теплую ладонь на его руку, лежавшую на столе, и с нежностью погладила ее.
— Делай так, как ты считаешь нужным. А я — с тобой.
Ее ладонь продолжала ласкать руку мужа. Арсен чувствовал шершавое прикосновение ее пальцев, и непонятная боль внезапно сжала его грудь. Он не сразу понял, чем вызвана эта боль. Потом взял руку Елены, осторожно перевернул ладонью вверх. На когда-то розовых и мягких, как у ребенка, подушечках ее пальцев наслоилась жесткая, слегка потемневшая от въевшейся грязи мозолистая кожа.
«Трудно было?» — спросил молча.
Елена посмотрела на Евгине, разливающую чай по стаканам.
«Разве трудность в этом?» — грустно улыбнулась.
Арсен легонько пожал ее руку: «Знаю, Леночка», еще раз пожал чуть посильнее: «Все знаю, милая».
Потом они пили чай с кизиловым вареньем, и неважно заваренный чай казался им бесподобно вкусным, а засахарившееся варенье представлялось пищей богов; они шутили, хотя и понимали, что шутки у них насквозь пропитаны горечью и смех звучит натянуто от первого возбуждения. Каждый из них в глубине души — возможно, сам того не сознавая — думал совсем о другом: Арсен о том, остаться ли ему здесь с Еленой или пойти к себе домой, но захочет ли она пойти с ним? Скорее всего, не захочет. Тогда как же ему быть? Елена думала: отказаться ли ей, если Арсен будет настаивать на том, чтобы пойти домой, а если отказаться, то не обидится ли он, а если обидится, то не станет ли сгоряча искать причину ее отказа в чем-то другом, не в том, что есть в действительности? Да и стоит ли обижать его в первые же минуты встречи после долгой разлуки? Хватит ли у нее духа — обидеть его отказом вернуться в дом, откуда ее выгнали. Она, конечно, будет права, если откажется, и он должен ее понять, но надо ли обрушивать на него сразу так много; не лучше ли самой немного поступиться собственным самолюбием ради спокойствия Арсена?..
Евгине в это время размышляла о том, что, пока Елена жила у нее, ее собственная жизнь была наполнена каким-то смыслом. Она была кому-то нужна, кто-то ждал ее в этом доме, кого-то она сама ждала. И, хотя Елена доставила ей немало хлопот и волнений, а может быть, благодаря этим хлопотам, Елена стала ей очень дорога, как бывает дорог матери ребенок, доставляющий ей больше всего огорчений… Теперь-то, конечно, Елена уйдет от нее и жизнь в одиночестве опять станет постылой, тусклой, лишенной смысла; и она, как прежде, будет приходить в опустевший дом, где никто не будет ждать. Откроет дверь своим ключом, войдет в нетопленую комнату, одна неохотно перекусит тем, что окажется под рукой (для кого готовить горячее?!), ляжет в холодную постель и станет ждать наступления рассвета, чтобы отправиться на работу, к людям, потому что на людях легче заглушить черную тоску одиночества. Все это она познала за свою жизнь, и не раз…
Улучив минуту, когда Евгине вышла из комнаты, чтобы принести еще варенья, Арсен тихо спросил:
— Ну как ты решила, Лена, пойдем домой или хочешь пока остаться здесь?
И Елена сделала то, чего не могла не сделать, — поступилась своим самолюбием ради покоя Арсена. Она прижалась щекой к его руке и прошептала, блаженно закрыв глаза:
— Чтобы рядом — и врозь?.. Нет, родной, пойдем уж вместе.
Арсен взглянул на нее, сердце его учащенно забилось, он встал, легонько дотронувшись до плеча Елены. Прежде чем последовать его примеру, Елена подняла глаза на Евгине и встретилась с ее потухшим взглядом. Евгине тоже встала и, непонятно зачем, стала вытирать о фартук и без того сухие и чистые руки.
Арсен подошел
