class="p1">– И что ты вспомнила, Оль?
– А то… Бутылка была закрытой, вот что. Запаянной. Да, да, я помню, как мне трудно было крышечку открутить! Я даже лампу включила, чтобы посмотреть, почему она не открывается. И точно помню – крышечка была припаянной, и я хотела тебя разбудить, чтобы ты мне ее открыл… Ну что ты так смотришь на меня, что? Я правду говорю, я вспомнила… Давай, Паш, звони следователю, я ему показания дам официально. Под протокол. Ну давай же, звони… Это же ясно, что синильная кислота каким-то образом еще на заводе в бутылку попала!
– Но, Оль… Этого ведь быть не может… Там же конвейер… Автоматика… Нет, этого быть просто не может!
– А это уже не наше дело – что может, а что не может. Да и откуда ты знаешь, что не может? Почему ты так уверен? Я же тебе объясняю – крышка была запаянной, я это совершенно точно помню!
– А где ты эту бутылку взяла, Оль?
– Из упаковки на кухне… Причем вся упаковка была закрыта, мне пришлось целлофан раздирать. Мы же три упаковки этой воды купили, забыл? С запасом? Две упаковки разошлись, одна осталась.
Павел все смотрел на нее недоверчиво, потом покачал головой, спросил тихо:
– Оль… Ты ведь это придумала, правда? Только что придумала, да?
– Ой, да какая разница, Паш… Придумала, не придумала… Так надо, и все. Поверь мне, что так надо. Давай уже, звони следователю! Или мне номер скинь, я сама позвоню! Только вот где мой телефон, не знаю… Может, в тумбочке? Сейчас посмотрю…
Она сделала попытку приподняться, и Павел проговорил испуганно:
– Не надо, не надо, лежи… Хорошо, я сейчас сам позвоню. Я только в коридор выйду, ладно? Кстати, совсем забыл сказать… Сейчас мама моя приедет. Я думаю, не стоит ее посвящать во все эти дела, как думаешь?
– Конечно, не стоит. Да и нет никаких дел уже… Я ей скажу, что у меня просто пищевое отравление, что скоро поправлюсь. Скажу, колбасой отравилась. Маму надо беречь, Паш… Иди уже, звони следователю…
Павел встал у окна в коридоре, долго не решался позвонить. Не мог отчего-то. Будто догадка болезненная вертелась в голове и никак не могла внятно выразиться. И страшно было почему-то. Нет, неужели… Не может быть… Ведь Нина приходила утром к Ольге, и после ее прихода Ольга все вспомнила якобы… Неужели? Нет. Нет! Неужели таким образом Оля решила Нину защитить? Что, что ей такого сказала Нина? Нет, страшно об этом думать, нет…
Наверное, он слабак. Ольга в сто раз сильнее его. А он – жалкий слабак. Он так боится за дочь…
Чтобы убежать от этих мыслей-догадок, быстро достал телефон, набрал следователя. Он долго не отвечал, наконец телефон откликнулся его голосом:
– Да, слушаю…
– Добрый день, Иван Александрович. Это Павел Некрасов, я был у вас вчера…
– Да, я помню. Добрый день, Павел.
– Скажите, Иван Александрович… Мы можем с вами поговорить? Только не по телефону, конечно. Можно, я к вам приеду?
– А я сегодня не в управлении, я у себя дома. Приболел немного, давление поднялось. Если у вас что-то срочное, можете ко мне домой приехать.
– Да, срочное…
– Ну что ж, приезжайте.
– А это удобно?
– Мне теперь все удобно. Я без пяти минут пенсионер. Даже без двух минут… Записывайте адрес, я вас жду.
Через полчаса Павел уже звонил в дверь квартиры Ивана Александровича. Ждал долго. Наконец услышал шаги в коридоре и подобрался весь, выпрямил спину. Отчего-то ему было очень неловко, что взял и напросился в гости. Нахальство с его стороны, конечно. Только и успокаивал себя тем, что много времени разговор не займет.
Иван Александрович открыл дверь – вид у него и впрямь был нездоровый. Но лицо было приветливым, и голос прозвучал доброжелательно:
– Заходите, Павел, заходите… Проходите в комнату, разуваться не надо.
– Я не очень обеспокоил вас, Иван Александрович?
– Да нет, ничего. Я уже отлежался. А с утра вдруг сердце прихватило… Я ведь после инфаркта, врачи больше не разрешают работать. Вот, взялся за это дело, а физических силенок не хватает. По правилам надо бы, конечно, нам в управлении беседовать, но уж ладно, сделаю сам для себя исключение. Имею право. Дело-то у меня, считай, последнее…
Он вздохнул, потом произнес тихо:
– Чаю хотите, Павел?
– Нет, спасибо.
– Но я все же поставлю чайник… Вы располагайтесь пока, хорошо?
Иван Александрович ушел на кухню, а Павел оглядел небольшую гостиную. Все в ней было устроено с крайним минимализмом – диван, кресло, журнальный столик, телевизор. Незамысловатые шторы на окнах. Комната была проходной – за закрытой дверью, судя по всему, была спальня. Зато стены в гостиной были все сплошь завешаны фотографиями в рамках. На фотографиях в основном была одна и та же симпатичная худенькая женщина в разных ракурсах – смеющаяся и грустная, серьезная и задумчивая. Было видно, что женщина не позировала, – все схвачено фотографом будто случайно, будто тайком. Кто это, интересно? Жена, наверное. А вот еще фотография – улыбающийся подросток на велосипеде. А вот еще он – с букетом цветов, с ранцем. Наверное, снимок был сделан первого сентября. Кто это? Сын? Да, похож… Но почему нет ни одного общего снимка? Почему жена – отдельно, а сын – отдельно? Странно…
Павел вдруг устыдил себя – ему-то какое дело? Тем более его никто и не приглашал эти фотографии рассматривать. Ему хозяин сказал – располагайтесь пока. Это значит, садитесь на диван и ждите, а не разгуливайте в чужом пространстве.
Но дойти до дивана и сесть он не успел – в дверях появился Иван Александрович с подносом, поставил его на журнальный столик, обратился к нему с пояснением:
– Это моя жена на фотографиях, Соня… Она умерла, я один живу. Вот, решил, пусть хоть так Соня со мной будет… Пусть на фотографиях… Там еще сын от первого брака, Юрка. Он один у меня, с Соней детей не было. Только фотографий Юркиных мало, к сожалению. Все детские да подростковые. Сейчас он уже взрослый мужик…
Павел почувствовал, с какой горечью Иван Александрович произнес последнюю фразу. Но спрашивать ничего не стал – с чего бы ему спрашивать? Кто он такой? Тем более – не за тем пришел…
– Так что там у вас за срочность? Рассказывайте, – проговорил Иван Александрович, усаживаясь напротив Павла в кресло и разливая по чашкам чай. – Я вас очень внимательно слушаю.
– Да, я подумал, что это срочно… Дело в том, что
