в палату, встала робко у дверей. Ольга проговорила радостно, увидев ее:
– Ой, Ниночка, здравствуй! Как я рада, что ты пришла! Иди сюда, садись рядом…
Нина села на краешек стула, принялась рассматривать свои ладони, лежащие на коленях. Было видно, что она очень напряжена. Даже глаза не могла поднять на Ольгу. Та спросила тревожно:
– Да что с тобой, Ниночка? У тебя такое лицо… Будто ты долго плакала. Давай, рассказывай, что случилось!
Нина вдохнула в себя воздух и надолго задержала в груди, таким способом борясь со слезами. Потом выдохнула, но говорить все равно не могла, только головой вяло мотала из стороны в сторону.
– А… Я, кажется, понимаю… С тобой тоже следователь говорил, да? Заешь, и ко мне он тоже приходил… И нес всякую ерунду…
– Это… Это не ерунда, теть Оль… Это все правда…
– Что правда, Ниночка? Ну да, я отравилась… И понять никак не могу, почему так произошло…
– Это я вам подлила в бутылку с водой синильную кислоту, теть Оль. Это я. Вы простите меня, если сможете, конечно. Хотя нет, не так… Я знаю, что вы меня не простите. Но выслушайте хотя бы…
– Господи, что ты говоришь, Ниночка! Ты сама-то себя слышишь сейчас? Зачем ты такое придумываешь, я не понимаю?
– Нет, не придумываю. Это и правда я… Но я больше так не могу… Я измучилась, я жить не хочу… Мне так больно, так плохо! Но я все равно должна вам сказать – это все я, я сделала! Я и сама не понимаю, что со мной было… Выслушайте меня, пожалуйста…
Нина заплакала, сгорбив спину и опустив лицо в ладони. Ольга смотрела на нее растерянно, молчала. Потом проговорила очень тихо:
– Я тебя слушаю, Нина. Слушаю… Говори…
Нина убрала от лица ладони и распрямила спину так торопливо, будто боялась, что Ольга передумает ее слушать. И заговорила быстро, проглатывая от волнения концы слов:
– Понимаете, я будто отчета себе не отдавала… Я жила этим, понимаете? Я думала, мне так жить легче. С этой мыслью… Я помнила, как мы жили раньше, папа, мама и я… Как я сильно папу любила. А потом он маму бросил, ушел к вам. И когда мама начинала говорить, что папа нам жизнь испортил, я думала про себя – нет, он вовсе не виноват! Это другая женщина виновата! Это она… То есть вы… Хотя я на него тоже злилась, но не так. А вас я ненавидела из-за папы. Я так привыкла к этой мысли, что вы… Что я вас ненавижу… Что это из-за вас мама болеет и нервничает, и на меня кричит, и на бабушку… Да я же как ненормальная была, теть Оль! И дома так плохо было… И маму жалко… Я не знаю, как еще объяснить…
Нина выдохлась, замолчала. Сидела, закрыв глаза и замерев, как изваяние. Будто ждала, что Ольга сейчас вынесет ей смертельный приговор.
Ольга тоже молчала. Потом произнесла тихо, спокойно, задумчиво:
– Надо же… А еще говорят, что у детей короткая память… Кто эту глупость сказал, интересно? Выходит, что все наоборот? Чем дальше, тем память длиннее становится, трансформируется во что-то ужасное, вытягивается в змею… А где ты синильную кислоту раздобыла, Ниночка? Ведь ее просто так в магазине не купишь, правда?
– Я к подруге на дачу недавно ездила, теть Оль… – тихо пояснила Нина, рассматривая свои дрожащие ладони. – Там бабушка подруги сказала, чтоб мы на чердак не лазили, она там синильной кислотой крыс потравила. Ну, я потом и нашла в шкафу эту синильную кислоту…
– Значит, ты меня хотела как крысу убить, да? – с нервным смехом спросила Ольга.
Нина глянула на нее и снова затряслась в плаче, прижимая кулаки ко рту. И говорила сквозь рыдания урывками, причитала отчаянно:
– Я правда… Я правда не понимала, что делаю… Что со мной было… Простите меня, теть Оль! Я… Я так жить больше не могу, меня будто вывернуло наизнанку и все болит… Нет, правда, не смогу больше жить с этим… Я прямо сейчас пойду к следователю и все ему расскажу! Я сразу хотела, но очень испугалась, я просто не могла… Еще и про Алису ему рассказала, что она… Что будто это она… А потом опомнилась – что я делаю-то? Себе только хуже делаю. И я решила пойти и во всем сознаться. И знаете, так вдруг легко стало… И не страшно… Пусть меня в тюрьму посадят, потому что это правильно, так надо, пусть. Я этого сама хочу, теть Оль! Да, я сейчас пойду и во всем сознаюсь. Только я решила сначала у вас прощения попросить. Конечно, этому нет прощения, я понимаю… Я лучше пойду…
Нина поднялась с места, но была остановлена коротким Олиным приказом:
– Сиди! Не надо никуда ходить, Нина. Ну, рассказала мне все – и молодец… Тебе ведь и впрямь легче стало, как ты говоришь?
– Да, вроде легче… Но я все равно пойду к следователю и все расскажу. Как это у них называется? Явка с повинной, да?
– Никуда ты не пойдешь, успокойся. Иди сейчас домой, поспи, у тебя вид измученный. И я тоже устала, мне отдохнуть надо. Подумать надо. Мы вот что с тобой сделаем, Ниночка… Мы завтра еще обо всем этом поговорим, ладно? Придешь завтра? Обещаешь?
– Да, я приду…
– И блинчиков с творогом мне принеси… Страсть как хочу блинчиков с творогом!
– Да, я бабушку попрошу, она вкусные блинчики печет… А лучше я сама, теть Оль… Я умею…
– Давай… А сейчас иди, ладно? А завтра я тебя жду с блинчиками. Просто умираю как хочу! Иди, Ниночка, иди… Завтра поговорим…
Нина встала, почему-то на цыпочках пошла к двери. Будто боялась спугнуть это спокойное «завтра поговорим». Уже выходя, обернулась…
Ольга лежала, смотрела в потолок. Лицо ее было тихим, задумчивым. Только в глазах застыло горестное удивление, образовалась глубокая складка меж бровей да губы дрогнули судорогой. Потом она вздохнула, закрыла глаза. Как показалось Нине – уснула…
Хотя, конечно же, сна не было. Как тут уснешь после такого? Когда после обеда пришел Павел и глянул на нее, сразу почуял неладное:
– Тебе плохо, Оль? Может, врача позвать? Ты бледная такая…
– Нет, Паш, не надо врача. Все нормально со мной. Просто я думала, вспоминала… Как же в той бутылке могла оказаться синильная кислота… И я вспомнила, Паш! Я все вспомнила! И все так просто оказалось, знаешь! Если только в этих обстоятельствах можно так сказать – все просто…
