этот довольно интимный момент между братом и его доктором. Потому, собственно, и пропустила мяч. Хотя можно было подумать, что Лукас просто задумался, он часто вот так «зависал» после возвращения из больницы. Стал спокойнее, печальнее, быстрее уставал – но, вроде как, шёл на поправку. Или ей так казалось?
Джо вспомнила, как заглянула в комнату к брату в тот день, когда у него отнялись ноги. Это был второй или третий день их знакомства с Хлоей, насколько она знала, и первое утро доктора в этом доме. И они обнимались – тогда Джорджина не придала этому большого значения, потому что понимала, как себя чувствовал Лукас. Это могли быть невинные объятия, попытка утешить, но… а что, если Ноа был прав? Если их брат, как больно бы это ни было признавать, и правда серьёзно болен, а у Хлои не такие уж и чистые намерения?
Джорджина моргнула. Странно, что об этом заговорили не Аманда или Зак – она хорошо знала своего близнеца, и ей вдруг показалось подозрительным, что он обратил внимание на такие детали.
– А тебе что с того? – спросила она. Ноа приподнял брови. – То есть, почему тебя это вообще волнует? Ты что-то уж слишком заботливый, – Джо смотрела ему в глаза, и он быстро смутился – опустил взгляд. – С каких пор тебя тревожит, что случится с нашим братом?
– Ну… Ты сама ответила на вопрос, – парень поправил волосы, скользнул рукой по своей шее, будто пытаясь что-то вытереть, или отвлечь сестру от своих слов. – Он же наш брат.
– А мне кажется, дело в другом, – заметив, как у Ноа забегали глаза, сказала Джорджина. Брат быстро посмотрел на неё. – С тех пор, как Лукас что-то затеял, отец от него отдалился. Ты подсуетился и стал его любимчиком. Или ты так думаешь, – кольнула она брата. Ноа стиснул зубы. – У тебя есть теперь своя комната, ты занимаешься, чем хочешь, хотя я уверена, что тебя собирались отправить учиться чему-то полезному, вместо того, чтобы тратиться на краски и прочую ерунду. Неужели, ты думаешь, – вдруг дошло до неё, – что после совершеннолетия ты получишь его клуб? Но ведь до этого ещё куча времени!
– Осталось полтора года, – процедил сквозь зубы Ноа. – То есть… если бы это вообще имело отношение ко мне, – Джо хмыкнула.
– Ну да, ну да, я тебе ве-е-ерю, – саркастично протянула она. – Нет, мне всё понятно. Ты боишься, что если Лукас поправится, он вернёт себе клуб и всё то, на что ты претендуешь. Но с чего ты взял, что отец отдаст его тебе?
– Замолчи, – посоветовал ей брат. Джо покачала головой.
– И не подумаю. А вот тебе – стоит. Хватит притворяться, просто признай, что хочешь получить наследство при живом брате!
– А даже если и так, – Ноа повысил голос, – ты считаешь, что будет лучше, если твой драгоценный Лукас будет жить овощем с какой-то мошенницей, которая будет рулить его бизнесом и пичкать его таблетками?! Замечательно, не правда ли?! – парень рыкнул, ударил стену позади сестры. Джорджина упрямо вздёрнула подбородок. Брат ещё несколько секунд молча смотрел на неё, пылая гневом, а потом – выдохнул, будто раскалённый пар, отвернулся и ушёл.
Девочка закусила губу, комкая в руках бумажную упаковку мини-аптечки. В словах Ноа была доля истины, пусть и извращённой его желанием получить имущество брата. Хлоя ей нравилась, но что, если она была не совсем той, за кого себя выдавала? Если и правда хотела добиться каких-то своих корыстных целей?
Ну а если она хотела что-то поменять – то стоило заняться этим как можно скорее.
Джо глубоко вздохнула. Ей нужно было во всём разобраться – но для начала, стоило отнести всё-таки аптечку на место.
* * *
Хлоя тем временем вот уже минут двадцать сидела на одном месте и растерянно смотрела в одну точку. Вернее, на одного человека в компании журналистов, которым Годфри сейчас давал интервью. Они с Лукасом обернулись очень быстро – привели себя в порядок, умылись, переоделись, даже прихватили с собой слегка медлительного Рика, который явно не хотел идти к отцу и репортёрам. Честно, Харрис этого тоже не хотела – но когда она увидела в толпе знакомое лицо, то немедленно забыла, о чём думала.
Джек Гонзалес был среди журналистов. Хлоя заметила его не сразу, увлечённая тем, чтобы дать пару советов своему подопечному – она прекрасно понимала, как тяжело Эосфору вновь представать перед прессой. Это пробуждало страшные воспоминания о подвале, и видимо, не только у Лукаса, поскольку к ней за помощью обратился сам Годфри – похоже, он больше не хотел отправлять сына на пытки в подземелье, как бы это пафосно ни звучало. И Харрис старалась просто выполнить свою работу – на самом деле помочь Лукасу, договориться с ним о каком-нибудь тайном знаке, которым он сможет незаметно попросить помощи. Они разговаривали едва слышно, пока журналисты вносили аппаратуру и устраивались поудобнее в мягких креслах напротив них.
Щёлкнула вспышка фотоаппарата. Хлоя подняла голову, собираясь что-то сказать – она уже вдохнула и приоткрыла рот, когда подумала о том, что ей лучше свести всё к шутке. Но вот она наткнулась взглядом на того, кто держал в руках камеру – и на пару секунд потеряла дар речи.
Её бывший сослуживец стоял напротив неё, чуть отступив назад для лучшего ракурса. Харрис поморгала, пытаясь найти в лице мужчины отличия, убедить себя, что это не Джек, но вот Гонзалес убрал фотоаппарат – и у Хлои в груди застрял вдох. Это был он. И её жутко этот факт тревожил – она не могла оторвать взгляда несколько секунд. Потом заставила себя, виновато улыбнулась, поправила Лукасу плед на коляске, желая просто найти повод отвернуться от друга. Годфри, вроде бы, ничего не заметил, но Харрис вдруг почувствовала, как к щекам и ушам приливает кровь.
Хлое вдруг показалось, что они снова сидят вместе где-то в окопе, или на очередной временной базе. Джек был образом из прошлого, тесно связанным с чувством опасности, напряжения. У него было, если можно так выразиться, лицо войны – когда она увидела его у себя дома, это было не совсем «то». Но когда встретила сейчас – вспомнила и то, что их когда-то связывало. Они вместе служили, пусть и занимались совершенно разными вещами, и вот сегодня – снова встретились на поле боя. Этот дом никогда не был домом – он был местом кровопролитной войны.
Девушка время от времени поглядывала на Гонзалеса. Он был абсолютно невозмутим – слушал
