нравится. Но я не понимаю, кому нужна виртуальная реальность, если есть книги?
В общем, я был у дантиста, открыл журнал и увидел его. Он со своими растрепанными каштановыми волосами пялился прямо на меня. Это случилось тем летом, когда вышла книга. Это было ужасно – в Пенсильвании стояла жара, и внутри меня тоже запылал огонь, как будто кто-то бросил горсть тлеющих углей мне в живот. В этот день у меня случился эпизод на занятии по Фолкнеру. Так получилось, что это на меня смотрели, «когда я умирал»[16]. Лежа на полу. Посреди аудитории. Плохая шутка, неважно.
После этого Скай приезжал в бухту каждое лето. Это сделало его знаменитостью. Люди съезжались сюда со всего света в надежде столкнуться с ним.
У меня были годы, чтобы проанализировать произошедшее между мной и Скаем. Я препарировал и анализировал каждый момент, что мы провели вместе. Я понял, почему он весь семестр так остервенело читал «В поисках утраченного времени» вместе с биографией Пруста. Он пытался разработать механику: как вмешать мой текст, мою правду в свое дешевое эгоцентричное чтиво.
Правду никто не знает, но скоро это изменится. Только мне нужно поступить умно. Конечно, нельзя клеветать на мертвых, но нельзя быть и слишком тактичным. Я хочу, чтобы книгу опубликовали, и как можно большим тиражом. И, хотя это меня уже давно не должно волновать, я не хочу показаться жалким. А еще кое-что из случившегося может произвести тяжелое впечатление на Эмили.
Автофикшн как он есть.
Я смотрю на огромный белый простор бумаги. И понимаю, что не хочу начинать. Не ходи туда, – как говорят мои студенты.
Снег в оконных рамах, его прикосновения, солнечный свет повсюду. Шиза сделает тебя свободным. С первой половиной у меня все в порядке. Так что скоро, если повезет, я стану свободным.
Ничего не получается. У меня все стоит прямо перед глазами – сияет в центре разума, как оконный витраж. Так почему я не могу ничего написать?
Клен что-то шепчет. Кислотно-желтая стая певчих птиц взмывает над морем. За ними тянется сверкающий золотой текст, написанный изящным каллиграфическим почерком. Уайлдер, Уайлдер, Уайлдер — снова и снова повторяется одно и то же слово. Я закрываю глаза и начинаю считать, как учил доктор. Глубоко вдыхаю. Когда я открываю глаза, их уже нет.
Даже птицы в моих галлюцинациях пишут. Почему я не могу?
Я вздрагиваю с таким чувством, как будто кто-то только что ушел или даже легонько ко мне прикоснулся, прежде чем убежать. Это ворота качаются на ветру? И что это за резкий, едкий запах в воздухе?
Поднимается ветер, и когда я слышу звук снова, он все еще настолько тихий, что его можно принять за галлюцинацию. Сперва я думаю: камни? Проверяю ветер облизанным пальцем, но он дует не с востока. Звук раздается еще раз, и на этот раз я уверен – это человеческий голос откуда-то из скал. А на третий раз мне даже удается разобрать слова.
– Спасите! Кто-нибудь, пожалуйста, помогите!
Я со всех ног подбегаю к краю обрыва, прикрываю глаза и смотрю на блестящую воду. Мне удается увидеть только черное пятно – наверное, это голова в воде. Она то опускается за сверкающую поверхность моря, то снова появляется.
– Пожалуйста! – кричит голос. – Спасите!
Я хлюпаю по грязи, подбегая к калитке. Несусь по узкой тропинке к морю, разбрасывая ногами песок и гальку. Прибежав на маленький пляж, я вижу ее отчетливее – она у самого устья бухты, где скалы заканчиваются и уступают место открытому морю. Бледное лицо обрамляют темные волосы, облепившие череп.
Женщина в панике размахивает руками, а потом опять исчезает под водой. Я скидываю ботинки на песок и полностью одетый ныряю в море. Она кричит что-то неразборчивое. Кажется, начинает уставать.
– Я иду! – ору я.
Я ахаю, когда ледяная вода достает мне до сердца. Я перехожу на кроль, задыхаясь от смертельного холода. Волны бьют по лицу, и рот заполняет соленая обжигающая вода. Наверное, ей свело ногу. Или, может, она зацепилась за что-нибудь под водой? За старую рыболовную сеть или что-то подобное? Несколько лет назад такое случилось с ребенком прямо здесь, на побережье; я читал об этом. Вижу, что женщина совсем рядом с бледно-голубым буем. Может, она запуталась в веревке?
Теперь я уже могу разглядеть ее черты. Лицо в форме сердца, красивые полные губы. На ней что-то темное, но вроде как не купальник. Ее острые плечи резко очерчены под темной прозрачной тканью.
Платье сползает с ее плеча, и на одну ужасную секунду мне кажется, что она ранена. Но потом я понимаю, что у нее просто большое родимое пятно, отдаленно похожее на откушенное с одной стороны яблоко. Оно закрывает почти все ее плечо.
Женщина задыхается и выплевывает струю воды. Теперь я вижу, что платье не черное, а синее, но в воде кажется темнее. Оно вздувается и колышется вокруг нее. Пузыри юбки качаются на воде. Значит, она оказалась в воде полностью одетой. Это нехороший знак. Люди обычно не лезут в море в длинных платьях, если все хорошо. Но, может, она упала со скалы или с лодки…
Гребень волны ударяет прямо в лицо. Я закашливаюсь и опускаюсь под воду. На секунду я оказываюсь за холодным зеленым горизонтом. Вода затекает в уши, в ноздри. Я отталкиваюсь и всплываю обратно на поверхность, хватая ртом воздух.
Ее нет. Я нигде ее не вижу. Наверное, женщина выбилась из сил. Нужно действовать быстро. Я удваиваю усилия, и мышцы горят от неожиданного напряжения. Добравшись до голубого буйка, ныряю и прищуриваюсь – не промелькнет ли где легкая синяя ткань. Но вокруг нет ничего, кроме прозрачного тихого моря.
В этом месте я уже могу стоять. В центре бухта глубже, чем у выхода, где ее огибает подводная песчаная коса. Когда я опускаю ноги на мягкое дно, вода достает только до пояса. Даже если женщина гораздо ниже меня, она бы спокойно могла здесь стоять. Но где она? Я судорожно ныряю снова и снова, смотрю в разные стороны. Тут довольно неплохая видимость даже на большом
