— Когда я приняла предложение лорда Эрита, мы заключили пари.
«Господи, это какое-то безумие! Неужели она не понимает, что мне плевать на это проклятое пари, будь оно неладно?!»
Заглянув в глаза Оливии, Эрит угадал, что чувство собственного достоинства велит ей исполнить взятые обязательства. Странно, но эта падшая женщина оказалась благороднее и честнее всех, кого он знал. Оливия Рейнз снова ошеломила его.
И все же ни при каких обстоятельствах Эрит не мог позволить ей публично унизить себя. Каких бы нелепых представлений о чести она ни придерживалась.
— Нет, Оливия, — в ужасе прошептал он, пытаясь предотвратить неминуемый скандал. — Не делай этого.
Его усилия оказались тщетными. Оливия уже решилась и начала опускаться на колени. Любопытная толпа подалась вперед, воздух накалился — казалось, еще немного, и посыплются искры.
— Пари — дело святое, — холодно возразила Оливия, как будто ее безумная выходка была делом необычайной важности. — Уверена, ты впитал это с молоком матери, Эрит.
— Оливия, ради Бога, остановись. Ожерелья вполне достаточно, — взмолился граф.
— Я обещала.
— Прекрати, черт тебя побери. — Эрит сунул в руки Монтджою свой бокал, не заботясь о том, подхватил ли его молодой лорд. Сжав плечи Оливии, он заставил ее подняться. — Я этого не хочу, — яростно прошипел он сквозь стиснутые зубы. — И никогда не хотел. С самого начала.
Оливия недоуменно нахмурилась.
— Но я проиграла пари, Эрит. Ты знаешь, что выиграл.
По залу прокатилась волна шепота, послышались удивленные возгласы. Казалось, сам воздух сгустился от нетерпеливого ожидания.
— Ты не проиграла. Никто не проиграл. И никто не выиграл. — Эрит понизил голос, не желая давать сплетникам пищу для пересудов. — Чертово пари меня не волнует. Это была лишь уловка, чтобы тебя удержать. Ты хотела меня оставить, и мне пришлось пойти на хитрость. Пари — единственное, что пришло мне в голову.
— Я добровольно приняла условия пари и поклялась, что встану перед тобой на колени.
Эрит отчаянно пытался вспомнить ту ночь, когда он, почти обезумев от желания овладеть Оливией, предложил ей это безрассудное пари. Они мерились силами, соперничая за власть, и каждое произнесенное ими слово, каждый жест был частью игры. Но даже тогда Эрит не собирался подвергать Оливию унижению. Напротив, он восхищался ее гордым достоинством и ценил ее именно за это.
Желая положить конец этой отвратительной сцене, граф яростно зашептал:
— Я сказал, что сам опущусь перед тобой на колени. Ты не допускала даже мысли, что я одержу верх. Я никогда не думал публично унижать тебя. Никогда.
В глазах Оливии мелькнула неуверенность.
— Ты хотел, чтобы я открыто признала тебя своим повелителем.
— Но я не твой повелитель, черт возьми! Неужели ты этого еще не поняла? Здесь нет ни повелителей, ни рабов. Мне нужна не покорная служанка, а возлюбленная.
Оливия упрямо вздернула подбородок, но, по крайней мере, передумала опускаться на колени.
— Ты хотел, чтобы я подчинилась тебе.
— Но не так. Ты можешь уступить мне или взять надо мной верх, но все это останется между нами.
Эрит обвел глазами зал. Толпа жадно следила за каждым жестом Оливии. Нужно было положить конец этой нелепой неловкой сцене.
Граф повысил голос:
— Мисс Рейнз желает сообщить вам, что после июля уже не сможет украшать собой лондонские гостиные. Она оказала мне великую честь, согласившись отправиться вместе со мной в Вену, куда меня призывает служба.
Кровь отхлынула от лица Оливии. Топазовые глаза округлились от изумления. На высоких скулах проступили легкий румянец. Эрит заметил то же удивление на лицах гостей. Почти сразу оно сменилось недоверчивым недоумением и замешательством, а лицо Монтджоя выразило откровенную тревогу.
Самые сообразительные уже задались вопросом, почему мисс Рейнз понадобилось разыгрывать эту сцену, чтобы заявить о своем решении, и почему она выглядела так, словно готова была опуститься на колени. Эрит скрипнул зубами в бессильном гневе. Здесь он ничего не мог поделать. Идея с Веной — единственное, что пришло ему в голову в решающий момент.
Монтджой устремил на Оливию неподвижный взгляд, оцепенев от ужаса. — Дорогая, что это значит? Это правда?
— Н-нет, Перри, — с запинкой произнесла куртизанка, не сводя изумленных глаз с лица Эрита.
— Да, — неумолимо возразил граф. — А теперь потанцуй со мной, Оливия, ради всего святого. Это безумие слишком далеко зашло. — Резко, почти грубо, он привлек ее к себе. Желая вывести Оливию из ступора, он понизил голос. Эрита мутило от мысли, что его частная жизнь оказалась предметом всеобщего, ненасытного внимания. Всего за какой-то час они высыпали целый мешок зерна на мельницу сплетников.
Ему хотелось увести Оливию подальше от этой отвратительной толпы. Он жаждал остаться с ней вдвоем. Но внезапный отъезд только усилил бы скандал.
— Если тебе так не терпится пасть передо мной на колени, сделай это позднее, чтобы я смог извлечь выгоду из твоей позы, — сердито проворчал он, едва владея собой.
В ответ на это нескромное замечание глаза Оливии вспыхнули золотистым огнем, а на щеки ее вернулся румянец. Довольный тем, что привел свою спутницу в чувство, Эрит увлек ее за собой сквозь толпу в бальный зал, где как раз начался вальс.
Глава 22
Лорд Эрит ввел Оливию в освещенную свечами спальню. Закрыв дверь, он привалился спинной к косяку и сложил руки на широкой груди. Неподвижный, огромный, он казался несокрушимым, как базальтовая скала.
Оливия обернулась, стараясь подавить душивший ее гнев.
— Заключая пари, ты не шутил.
Резкими, нервными движениями она сорвала с себя длинные черные перчатки и швырнула на туалетный столик, не заботясь о том, что фарфоровые баночки с белилами и румянами могли свалиться на пол.
Она и сама не знала, почему ей так важно было выполнить условия пари. Возможно, ей хотелось раз и навсегда напомнить себе, что граф ее покровитель, а она всего лишь шлюха, которой платят, чтобы она исполняла его прихоти.
Когда Эрит не позволил ей публично объявить о своем поражении, он изменил правила игры, оставив Оливию растерянной, смущенной и беспомощной.
— Я готов был на все, чтобы удержать тебя. — Эрит пристально смотрел на нее из-под тяжелых век. — И по-прежнему готов.
Оливия окончательно запуталась в своих чувствах. В последнее время она совсем себя не понимала. И винить в этом следовало Эрита, от него все ее беды. Лучше бы она вовсе его не встречала.
Оливия думала, что знает, чего он хочет — ее унизительного признания в поражении. Но если признание ему не нужно, тогда чего же он желает?
