Глава 1
Лондон, апрель 1826 года
Стоя посреди многолюдного шумного зала, Джулиан Саутвуд, граф Эрит, с любопытством разглядывал знаменитую куртизанку, которую намеревался сделать своей любовницей. Гостиная располагалась в самом сердце Мейфэра, был чудесный весенний вечер, но в воздухе явственно ощущался густой запах выставленной на продажу плоти, как на невольничьем рынке в Марракеше или в Константинополе.
В зале собрались в основном мужчины, хотя изредка в толпе мелькали и вызывающе разодетые женщины. Никто не обращал на них ни малейшего внимания, как никто, кроме Эрита, казалось, не замечал фривольных фресок с весьма реалистичным изображением охваченного страстью Зевса, сжимающего в объятиях юного Ганимеда.
На небольшом возвышении в углу пианист и скрипач исполняли сонату Моцарта. Музыка принадлежала к другому миру, возвышенному, чистому, не запятнанному грубыми животными страстями. К миру, с которым граф Эрит расстался навсегда.
Не желая углубляться в размышления о самом себе, граф повернулся к стоявшему рядом мужчине:
— Представьте меня, Каррингтон.
— С удовольствием, старина.
Каррингтон не потрудился уточнить, кем так живо интересуется его спутник. В этом не было нужды. Все мужчины в зале, включая графа Эрита, пожирали глазами раскинувшуюся на канапе хрупкую женщину с рассчитано скучающим выражением лица.
Эрит мгновенно оценил безошибочный выбор куртизанки, нарочно расположившейся напротив высоких окон западной стены. Теплые лучи заходящего солнца окрашивали в золотистые тона безупречную кожу и пышную волну рыжеватых волос, небрежно собранных в узел. В этом выигрышном освещении ярко-красное платье женщины сверкало огненными всполохами, словно алое пламя. Эффект, достойный королевского театра «Друри-Лейн».
Даже у искушенного Эрита, которому уловки дам полусвета набили оскомину, перехватило дыхание при виде этого зрелища. Одного взгляда на рыжеволосую сирену оказалось достаточно, чтобы кровь в его венах вскипела, сердце заколотилось, словно невидимые барабаны принялись выстукивать древний влекущий ритм страсти, а кожа покрылась мурашками от желания немедленно овладеть этой женщиной. Обольстительница добилась желаемого, даже находясь в другом конце зала. Определенно это была необычная куртизанка. Будь она заурядной, лорд Джулиан не явился бы сюда. Граф Эрит привык покупать только самое лучшее: платье, сшитое лучшими портными, лучших лошадей и лучших женщин.
Даже на его взыскательный вкус эта распутница была превосходна.
За последние десять лет лишь две выдающиеся женщины всколыхнули Лондон, заставив заговорить о себе свет. Одна из них, холодная смуглая красавица Сорайя, таинственная, как лунный свет, недавно стала женой герцога Килмора, отчего разразился неслыханный скандал. Другая, похожая на сияющее солнце, выставляла себя напоказ в этом зале. Она полулежала на канапе, словно изысканная драгоценность на бархатной подушечке ювелира. Эрит придирчиво смерил взглядом куртизанку, будто выбирал кобылу для своей конюшни.
«Боже, да она высокая, как сама Длинная Мег, о которой слагают баллады». Кроваво-красный бархат обрисовывал стройное тело женщины, подчеркивая все его восхитительные достоинства. Эриту с его огромным ростом отлично подошла бы любовница с подобной фигурой, хотя обычно он предпочитал более пышные формы.
Эрит остановил взгляд на лице кокотки. Оно оказалось интригующе необычным: квадратный подбородок, почти мужской, нос чуточку длинноват, скулы, пожалуй, слишком высокие. От украшенного золоченой резьбой входа в зал, где стоял Эрит, невозможно было рассмотреть цвет ее глаз, больших, сверкающих и немного раскосых.
То были глаза кошки. Или тигрицы. А ее рот…
Быть может, именно рот наделял эту женщину той неизъяснимой притягательностью, о которой шумела молва. Чересчур крупный, но разве это недостаток? При виде этих сочных алых губ у всякого мужчины взыграла бы фантазия. Перед мысленным взором Эрита мгновенно пронеслись непристойные картины, пробуждая острое желание.
В этой женщине, безусловно, таилось нечто особенное.
Ее нельзя было назвать ослепительной красавицей. Вдобавок дни ее юности давно миновали. Она не выставляла свои прелести напоказ, словно вульгарные грошовые безделушки на ярмарочной площади. Если бы Эрит встретил эту кокотку в каком-нибудь почтенном собрании, а не в знаменитом вертепе разврата, то почти наверняка принял бы ее за представительницу своего круга.
Почти наверняка.
Увидев, наконец, воочию ту, чье имя было у всех на устах, Эрит не мог скрыть удивления и, пожалуй, легкого разочарования. Так вот какова эта хваленая соблазнительница?!
Эта женщина властвовала над всей людской толпой, собравшейся в гостиной. Даже на расстоянии Эрит ощущал исходившую от нее обжигающую волну чувственности.
Куртизанка обвела зал презрительным взглядом. Вздернутый подбородок и насмешка в подрагивающих уголках губ кричали о дерзости и бесстрашии, бросали вызов.
Граф попытался подавить охватившее его желание, однако безрассудное сердце выстукивало исступленный бешеный ритм — так гремят барабаны, призывая армию к бою.
Пусть эта женщина оказалась не такой, как он ожидал, но к чему лгать? Она была великолепна, выше всех похвал.
Эта женщина знала себе цену. Улыбка ее говорила об искушенности и остром уме, о чувственности и поистине беспримерной уверенности в собственных чарах. Уверенности, какой Эрит никогда прежде не встречал в падших созданиях вроде этой блудницы, хотя за последние шестнадцать лет познал их немало. Графа нелегко было удивить — предаваясь самым изощренным любовным играм долгие годы, он успел пресытиться женскими прелестями и изучить все уловки, с помощью которых жрицы любви привыкли подчинять себе мужчин; неожиданно вспыхнувший интерес к куртизанке поразил его самого. Откуда этот жар в крови? Внезапно пересохшие губы? Яростные удары сердца?
О да, эта женщина будет принадлежать ему.
Не только потому, что она самая знаменитая куртизанка Лондона и сделать ее своей любовницей для графа Эрита — вопрос престижа, но и потому, что он желает обладать ею.
Джулиан Саутвуд уже много лет ничего не хотел так страстно.
— Счастлив видеть вас, мисс Рейнз. Надеюсь, вы в добром здравии. Как поживаете?
Оливия опустила шелковый веер с изображением разнузданной римской оргии. Перед ней стоял лорд Каррингтон, уже давно добивавшийся ее благосклонности. Оливия не уступала ему ради его же блага. Он был славным, достойным человеком и заслуживал лучшей участи. Куртизанка заставила себя улыбнуться, любезно протянув руку в длинной малиновой перчатке.
— Лорд Каррингтон. Благодарю, все превосходно. Как вы?
Вежливое расшаркивание… Боже, как она от него устала. Пустой светский ритуал, скучный, как сама жизнь.
