Французский посланник оставался в городе до 13 декабря. Наконец получив от неприятеля разрешение на выезд со всеми своими пожитками, он распростился с королем, коего оставлял посреди руин Штральзунда с гарнизоном, уменьшившимся уже на две трети, что, впрочем, нисколько не поколебало решимости Карла и далее выдерживать осаду.
Через два часа начался штурм кронверка. Неприятель дважды овладевал им и дважды был отброшен. Король все время сражался в рядах гренадеров, но в конце концов численная сила все-таки одолела, и кронверк пришлось сдать. Карл еще два дня оставался в городе, ожидая в любую минуту генерального штурма. 19-го числа он до полуночи находился на малом равелине, почти полностью разрушенном бомбами и ядрами. Все старшие офицеры заклинали его уйти с сего места, которое было уже невозможно защищать, но даже и отступление стало теперь не менее опасным. На Балтийском море господствовали московитские и датские корабли. В самом Штральзунде оставалась всего одна весельно-парусная лодка. Опасности столь славного бегства соблазнили Карла. Ночью 20 декабря 1715 г. он отплыл, взяв с собой всего десять человек. В порту пришлось обкалывать лед, коим уже покрывалось море. Только после нескольких часов тяжкого сего труда лодка смогла выйти на открытую воду. У неприятельских адмиралов был нарочитый приказ не выпускать Карла из Штральзунда и захватить его живым или мертвым. К счастию, оказались они под ветром и не смогли настичь лодку беглецов. Но еще большей опасности подвергался король, проходя на виду острова Рюген, где датчане поставили двенадцатипушечную батарею, которая открыла по нему пальбу. Матросы форсировали паруса и налегли на весла, чтобы как можно скорее уйти от сего места, но одно из ядер все-таки убило двоих рядом с Карлом, а другое разбило мачту. Тем не менее Карлу удалось достичь двух своих кораблей, крейсировавших по Балтийскому морю. А на следующий день Штральзунд сдался. Король высадился на берегу Скании в Истаде и поспешил в Карлскрону, но совершенно в ином состоянии, нежели пятнадцать лет назад, когда отплыл он на стодвадцатипушечном корабле, дабы диктовать законы всей Северной Европе.
В столице, неподалеку от которой Карл был теперь, надеялись увидеть его после столь долгого отсутствия, однако же не хотел он возвращаться туда побежденным и не решался на встречу с обожавшим его народом, коего принужден был угнетать, дабы защититься от врагов. Единственно пожелал он видеть сестру свою и назначил ей свидание у озера Веттерн в Остроготии, куда приехал на почтовых лошадях в сопровождении одного слуги и возвратился обратно, проведя с принцессою только день.
Перезимовав в Карлскроне и все еще оставаясь там, повелел он снова набирать по всему Королевству рекрутов. Карл не только не сомневался в том, что все его подданные рождены лишь для войны, но сумел убедить и их самих в справедливости сего мнения. Теперь стали уже брать в солдаты пятнадцатилетних юнцов. Во многих селениях оставались только старики, женщины и малые дети, и часто можно было видеть на работе в полях одних женщин.
Еще хуже обстояли дела с флотом. Чтобы как-то поправить положение, стали давать патенты арматорам[105], кои, злоупотребляя чрезвычайными и разорительными для страны привилегиями, вооружили несколько кораблей. Это были уже последние усилия Швеции. Дабы покрывать все сии расходы, приходилось отнимать у народа самое насущное. Прибегали ко всем мыслимым и немыслимым вымогательствам, именуя оные пошлинами и податями. Досмотру подвергались все дома. Из них изымали половину съестных припасов для королевских магазинов; на счет короля отписывали все производимое в стране железо, за которое государство платило билетами, а продавало на деньги. Налоги взимали за шелковое платье, парики и позолоченные шпаги. Непомерные подати были наложены на печные трубы. Порабощенный таковыми притеснениями народ при любом другом государе непременно взбунтовался бы, однако самый бедный шведский крестьянин знал, что жизнь короля еще тяжелее и непритязательнее, чем у него, и поэтому все безропотно покорялись тем лишениям, кои первым изо всех переносил сам Карл.
Общая опасность заставляла каждого забыть о личных своих бедствиях. Всякий день ждали нашествия московитов, датчан, пруссаков, саксонцев и даже англичан. Страх был столь оправдан и силен, что те, у кого были деньги и прочие ценности, зарывали все в землю.
На Балтийском море уже появилась английская эскадра, но никто не знал, каковы ее намерения. Царь обещал королю Дании, что весной 1716 г. соединенные силы московитов и датчан обрушатся на Швецию.
Сколь же велико было удивление всей Европы, следившей за перипетиями судьбы Карла XII, когда вместо того, чтобы защищать собственную свою страну, угрожаемую столькими государями, отправился он в марте 1716 г. с двадцатитысячной армией в Норвегию.
Со времен Ганнибала никто еще не видывал полководца, который, не смогши устоять противу врагов у себя дома, отправился бы воевать с ними в глубь их владений. Вместе с королем шведским был и зять его принц Гессенский.
Пройти из Швеции в Норвегию возможно лишь весьма опасными ущельями, а по миновании оных между скалами то и дело встречаются далеко вдающиеся в сушу языки моря. Каждый день надобно было наводить мосты. Самый малый отряд датчан мог без труда остановить шведскую армию, но кто был способен предвидеть внезапное сие вторжение? Однако более всего Европа поражалась тем, что в самый разгар сих событий царь оставался в бездействии и не нападал на Швецию, как о том было договорено между союзниками.
Причиною сего был один из величайших и в то же время трудно исполнимых замыслов, когда-либо порождавшихся умом человеческим.
Имперский барон Генрих Гёрц, родившийся во Франконии[106], оказал Карлу XII весьма важные услуги во время пребывания его в Бендерах и стал после сего королевским фаворитом и первым министром.
Не бывало еще человека столь податливого и в то же время столь отважного, столь находчивого в неудачах и столь амбициозного в своих замыслах. Никакой проект не пугал его, и ни перед какими средствами для осуществления целей своих он не останавливался, рассыпая повсюду подарки, обещания, клятвы, ложь и истину.
Барон Гёрц поехал из Швеции во Францию, Англию и Голландию лично испробовать те пружины, каковые намеревался привести в действие. Человек сей был способен потрясти Европу и в кабинетных своих интригах ничуть не уступал подвигам Карла XII на поле брани, отчего и приобрел такое влияние на короля, каковым не пользовался до него ни один министр.
И если Карл в двадцать лет отдавал графу Пиперу лишь безапелляционные повеления, то теперь выслушивал он уроки барона Гёрца, поелику несчастия принудили его искать советов, а советы барона вполне соответствовали неустрашимой натуре шведского монарха. Министр указал ему на то, что из всех государей, противу Швеции объединившихся, английский король, он же ганноверский курфюрст, Георг был единственным, кто ни в чем не пострадал от него. Георг ввязался в войну якобы для того, чтобы прекратить ее, на самом же деле лишь ради сохранения Бремена и Вердена, на кои у него не было иных прав, кроме покупки оных за бесценок у датского короля, не владевшего сими герцогствами.
