Дело принимает совершенно иной оборот! Жертвой должна быластать ты, а не Джордж! А кажется, будто хотели убить Джорджа. Если бызадуманное осуществилось, как бы расценили эту историю? Повторениепрошлогоднего банкета — и повторение… самоубийства! Очевидно, подумали бы все,на эту семью обрушился поток самоубийств! В твоей сумке найден пакетик из-подцианида. Ясное дело! Бедняжка очень тосковала после смерти сестры. Печально, ноэти состоятельные девушки такие взбалмошные!
Ирис перебила его. Она закричала:
— Но почему меня хотели убить? Почему? Почему?
— Ангел мой, а всеми нами любимые деньги? Деньги, деньги,деньги. После смерти Розмари ее деньги переходили к тебе. Предположим теперь,ты умираешь незамужняя. Что бы произошло с деньгами? Ответ единственный — онибы достались твоей ближайшей родственнице тетушке Люцилле Дрейк. Но теперь,взвесив все обстоятельства, я вряд ли назову Люциллу Дрейк убийцей номер один.Кто-то еще намеревался извлечь из твоей смерти выгоду? Да, намеревался. Им былне кто иной, как Виктор Дрейк. Если бы деньги получила Люцилла, это значило бы,что их получил Виктор, — и он это понимал! Он всегда вил из своей материверевки. И нам будет нетрудно увидеть в нем убийцу номер один. Не случайно мы ссамого начала слышим бесконечные упоминания о Викторе. Эта мрачная фигура всевремя маячит в туманной дали.
— Но ведь Виктор в Аргентине! Он весь год находился в ЮжнойАмерике.
— Да? И тут же мы переходим, как говорится, к главномусюжету всякого повествования: «Девушка встречает возлюбленного». Банальнаяистория начинается встречей Виктора с Руфью. Он приобретает над ней власть. Ядумаю, она потеряла из-за него голову. Эти спокойные, уравновешенные,добропорядочные женщины часто теряют голову.
Задумайся на минуту, и ты поймешь, что вся наша уверенностьо пребывании Виктора в Южной Америке основывалась на словах Руфи Лессинг. Ееутверждения не вызывали сомнений, и никто их не проверял! Руфь сказала, что онавидела, как Виктор отплыл на «Сан-Кристобале» в день смерти Розмари! И именноРуфь предложила позвонить в Буэнос-Айрес в день смерти Джорджа, а потом уволилателефонистку, которая могла проболтаться, что она этого не сделала.
Разумеется, сейчас это легко установить! Виктор Дрейк прибылв Рио на пароходе, покинувшем Англию на следующий день после смерти Розмари.Огилви в Буэнос-Айресе в день смерти Джорджа не разговаривал по телефону сРуфью насчет Виктора Дрейка. А сам Виктор Дрейк несколько недель тому назадуехал из Буэнос-Айреса в Нью-Йорк. Для него не составляло большого трудаотправить в нужный момент от своего имени телеграмму — одну из тех всемизвестных телеграмм, в которых он требовал денег, и это, казалось, полностьюподтверждало представление, что он находится где-то за тысячу земель. А междутем…
— Да, Антони?
— А между тем, — по всему было видно, что Антони с огромным удовольствиемприближается к кульминационной точке своего повествования, — он сидел в«Люксембурге» за соседним с нами столиком со смышленой блондиночкой.
— Мужчина с отталкивающей внешностью?
— Ничего нет легче, чем сделать желтое, испещренное крапинкамилицо, налитые кровью глаза, и человек становится совершенно другим. К тому жеиз всей нашей компании никто, кроме меня (за исключением, конечно, РуфиЛессинг), его никогда не видел — да и мне он был известен под другим именем! Вовсяком случае, я сидел к нему спиной. Когда мы зашли в коктейль-бар, мнепоказалось, что я узнал человека, с которым знался в тюрьме и которого мы звалиМартышка Колеман. Но поскольку я теперь сделался в высшей степениреспектабельным джентльменом, мне бы очень не хотелось, чтобы он меня узнал. Ктому же у меня не было ни малейших подозрений, что Мартышка Колеман имееткакое-то отношение к этому преступлению, и меньше всего я предполагал, что он иВиктор Дрейк — это одно и то же лицо.
— Но я не понимаю, как он это все сделал. Это полковник Рейсвступил в разговор.
— Ничего нет легче. Во время кабаре он вышел позвонить ипрошел мимо нашего стола. Дрейк работал актером и, что еще более важно,официантом. Наложить грим и сыграть роль Педро Моралеса для актера — детскаязабава, но чтобы ловко, изящно, походкой официанта, обойти стол, наполняябокала шампанским, для этого нужны определенные знания и техника, которые могутбыть только у человека, на самом деле работавшего официантом. Одно неловкоедвижение или шаг привлекли бы к нему наше внимание, но, приняв его за официанта,никто из нас не стал его разглядывать. Мы смотрели кабаре и не уделили вниманияофицианту, который был частью окружающей нас ресторанной обстановки.
— А Руфь? — после некоторого раздумья спросила Ирис.
Антони ответил:
— Без сомнения, не кто иной, как Руфь, положила пакет из-подцианида в твою сумочку — возможно, в туалете, в начале вечера. Эту технику онаосвоила еще в прошлом году, когда была убита Розмари.
— Мне всегда казалось странным, — сказала Ирис, — что Джорджне рассказал Руфи об этих письмах. Ведь он с ней обо всем советовался.
— Разумеется, он ей сказал — это уж прежде всего. Она знала,что он скажет. Потому и написала. План был тщательно разработан и сразу жеоказал свое действие. Как опытный постановщик Руфь исключительно умело подготовиласамоубийство номер два, и если бы Джорджу заблагорассудилось поверить, что тыубила Розмари, а потом, терзаемая страхом или угрызениями совести, покончила ссобой, — но что ж, какое бы это имело для нее значение!
— И только подумать, я любила ее, очень любила! И на самомделе хотела, чтобы она вышла за Джорджа.
— Возможно, она была бы ему очень хорошей женой, не попадисьна ее пути Виктор, — сказал Антони. — Мораль: милая девушка может обернутьсястрашной убийцей.
Ирис вздрогнула.
— И все это ради денег!
— Ты наивна, деньги многих толкают на преступления. Виктор,безусловно, действовал из-за денег. Руфь — отчасти из-за денег, отчасти радиВиктора и отчасти, я думаю, потому что она ненавидела Розмари. Да, онапреодолела долгий путь к тому моменту, когда хладнокровно пыталась сбить тебямашиной, и пошла еще дальше, когда оставила Люциллу в гостиной, хлопнулавходной дверью, а потом побежала к тебе в спальню. Как она выглядела?Нервничала?
Ирис задумалась.
— По-моему, нет. Она осторожно постучала, вошла, сказала,что обо всем договорилась, и спросила, как я себя чувствую. Я ответила«хорошо». Я была немного уставшей. Потом она взяла мой большой обтянутыйрезиной фонарь и сказала: «Какой славный фонарь», и после этого я ничего большене помню.
— Конечно, не помнишь, дорогая, — сказал Антони, — потомучто она слегка почесала тебе затылок твоим славным фонариком. Потом она скомфортом положила тебя у газовой горелки, плотно закрыла окна, включила газ,замкнула дверь, засунула под нее ключ, прикрыла половиком щель, чтобы непросачивался воздух, и спокойно спустилась по лестнице. Мы с Кемпом едва успелиспрятаться в ванной комнате. Потом я побежал к тебе, а Кемп незаметнопоследовал за Руфью, она направилась к машине — знаешь, я сразу почувствовалподвох, когда она пыталась нам доказать, что приехала на автобусе и в метро.
