— Входите, господин офицер. Только справа осторожно, там могилка жены моей, не наступите. Как померла, тут и закопал недалеко. Только холмик под снегом. А хоть маленькую плитку положить ни денег, ни сил нет.
— Мы будем осторожны, — пообещал Пайпер. — Идем. Крамер, — он повернулся к помощнику. — За это время соберите месье Мартену дрова, сколько сможете, и затопите камин. А также выделите продукты, то, что дала фрау, мало, да и не гоже нам остаться в стороне. Мой отец тоже воевал на Первой мировой войне, — сказал он старику. — Он получил два ранения. Но остался жив, к счастью.
— Мир тесен, господин офицер, — ответил тот, — и неисповедимы пути Господни, как сказано. И прежние враги могут стать друзьями. А прежние друзья — врагами.
Маренн снова спрыгнула с БТРа и подошла к старику.
— Давайте я вам помогу.
— Фрау Ким, не уходите далеко, — предупредил Скорцени.
— Я знаю, — она кивнула.
Как только она перешагнула высокий каменный порог, сразу увидела ее — выцветшую фотографию на стене. Заботливо подклеенную, обрамленную красной рамкой. «Марианна Первой мировой» с распущенными темными волосами на фоне французского флага, в солдатской гимнастерке, на груди военная медаль, простая солдатская награда. Как все это давно было.
— Я вас узнал, это вы, — шепнул старик. — Но им говорить не стал. Я слышал, они называют вас как-то иначе. А ваше имя Марианна. Вот здесь написано, внизу, — он подошел и ткнул сморщенным, заскорузлым пальцем в полинявшую статью под фотографией. — Марианна! И вы правда помните Эмиля? — на глаза у него снова навернулись слезы. — Вот он, мой мальчик, — вот эту фотографию он мне прислал с фронта. — Красивый, правда? Он здесь с друзьями.
Куцый квадратик фотографии висел в изголовье кровати, старинной, массивной, с высокими резными спинками. Маренн подошла. И прижала ладонь к губам, чтобы не вскрикнуть — она знала их всех, всех помнила, и память хранила их лица такими, какими она сейчас увидела их. Гейнемер, Бишоп, Этьен. Ее Этьен. Она похоронила его в Провансе перед тем, как навсегда покинуть Францию. Ей помогала его сиделка, старуха Гранж. И перед смертью он вспоминал, как пахнет глициния в саду.
— Вот, вот мой Эмиль, — старик снова показал на молодого человека, который стоял рядом с Этьеном.
— Да, я вижу, — Маренн едва заставила себя произнести эти слова, горло сдавил спазм.
Как неожиданно прошлое настигло ее. В маленьком бельгийском городке, в арденнских горах, даже названия его прежде она не знала.
— Я вас найду, месье Мартен, — пообещала она, сжав руку старика, слеза скатилась по ее щеке. — Я обязательно вас найду. Вы больше не будете одиноки.
— Но как же вы оказались с ними, Марианна, вы же были на другой стороне?
Она понимала, он не может не задать ей этот вопрос. Ответ на него занял бы слишком много времени.
— Вы сами сказали, месье Поль, — сказала она, опустив голову, — неисповедимы пути Господни. Вчерашние враги могут стать друзьями, а вчерашние друзьями — врагами. Так и вышло.
— Я понимаю, — он покачал головой. — Мне многого знать не надо. Но приезжайте ко мне еще как-нибудь разок, одна, без них, без всех, — он кивнул в сторону колонны Пайпера, — мы выпьем домашнего вина, вспомним Эмиля и его друзей. Вы обещаете мне, что приедете? Еще до того, как я умру.
— Я обещаю, месье Поль, — она наклонилась и поцеловала старика в щеку. — Вы только постарайтесь, доживите, пока кончится война. Эта война.
— Я постараюсь, — он смахнул слезу со щеки. — Но ты тоже постарайся, девочка, — он погладил ее по волосам. — А то смерть, она не выбирает. Всех косит, кто попадется. Постарайся, Марианна. Ради Эмиля, ради них всех, — он снова показал на старую фотографию. — Эх, жаль, жена моя не дожила. Она бы хотела на тебя взглянуть. Уж больно ей нравился твой портрет. А что же маршал? — спросил он, немного помолчав. — Я слышал, умер.
— Да, умер, — подтвердила Маренн, — уже давно.
— Так, значит, ты без отца? Совсем одна?
— Можно сказать — да, — она не выдержала, всхлипнула. — Не только маршал умер, муж тоже умер, и сын погиб в прошлом году. Он воевал вот на таком танке, как эти, — она взглянула в окно. — Сгорел заживо, даже и тела не осталось. Я теперь с дочкой. Ради нее и живу.
— Но хорошо, что хоть есть ради кого жить, — старик обнял ее, прижимая к себе. — Я тоже теперь поживу, о тебе думая.
Вошли несколько эсэсовцев. Они принесли хворост. Поскольку по большей части он был сырой, чтобы разжечь камин использовали стружку и пустые картонные коробки, которые нашли в оставленной лавке напротив. Пламя весело заплясало в очаге.
— Сегодня я буду спать в тепле, — морщинистое лицо старика тронула улыбка. — Сегодня я точно не умру. А так умру — никто и не узнает.
У Маренн сжалось сердце. Она прислонилась лбом к его груди.
— В бинокль ничего не видно, — услышала она голос Пайпера в саду. — Хоть меня и убеждали, что в этот бинокль ночью видно, как днем, но в низине туман, так что четкости нет. Но рощу я вижу, и там, похоже, действительно есть танки. Все остальное — пусто, унылая равнина, на западе шпиль церкви, что это там, Крамер?
Помощник взглянул на карту.
— Это монастырь Святого Августина.
— Женский? — поинтересовался Цилле.
— Судя по названию, мужской, — с упреком ответил ему Крамер. — Женские в честь женщин-святых и называют.
— Я даже не знал никогда, — тот усмехнулся. — Думал, все равно.
— Вот видите, как полезно участвовать в боевых действиях, — откликнулся Пайпер. — Много чего узнаешь. И на всю жизнь запомнишь. Если жив останешься. Какие предложения?
— Неплохо бы ударить по ним авиацией, — произнес Цилле. — Два-три «юнкерса», нагруженных под завязку, и с танками в роще покончено.
— Это, конечно, хорошо, — согласился Пайпер. — Но долго, это во-первых, а во-вторых, рискованно. Бомбардировщики сразу не прилетят, их надо ждать. За это время американцы сами легко обнаружат наше присутствие и вполне могут атаковать нас. Если они сделают это быстро — нам придется туго. Мы уже влезли в город, и пока мы станем отсюда выползать, окажемся для них легкой добычей. Так что есть предложение атаковать самим. И не дожидаясь рассвета. Сейчас. Без артиллерийской подготовки. Используя, что практически на всех танках установлена ночная оптика. Американцы же такого преимущества не имеют. Возражения есть? Отто, согласен? — он спросил Скорцени.
— Пехота десантом? — уточнил тот.
— Да.
— Ясно. Я не против.
— Тогда выступаем. Крамер, доведите до сведения всех командиров, выступаем тихо, без всяких ракет, иллюминации и прочей ненужной помпы. Фары выключить, все водители высокого класса, справятся.
— Может, все-таки их артиллерией пощупать для начала? — предложил Цилле.
