позволяла тут твориться всякому произволу, это совершенно не значит, что я — такая же!
Впечатлился ли дом, не знаю, но двери передо мной не открылись.
Я же, вместо того, чтобы колотить в них кулаком, отправилась в другой конец помещения и добыла наконец-то швабру. Это и вправду была она, ещё и удобная, из качественного дерева! Если не сгодится для помывки стен, то точно будет кстати, когда та лягушка все-таки выберется из своей банки, и придется её пристукнуть.
Впрочем, кажется, у плесени в огурцах шансов больше, а её шваброй не пристукнешь…
Сказав себе, что созерцать плесень буду позже, я уставилась на дверь. Толкнула её шваброй — ноль реакции. Подергала за дверную ручку — ничего. Заглянула в замочную скважину — но тоже ничего не рассмотрела.
— Открывайся! — велела я.
Швабра в моих руках едва заметно засветилась, но открывать ей было нечего. Дверь же осталась абсолютно равнодушна и к требованиям, и к мольбам.
— Ты вообще можешь открыться? А то уже как-то не верится. Такая хорошая дверь, а так плохо исполняет свои функции…
Дверь не реагировала.
Либо никакого живого сознания в ней, а магии во мне не было, либо дверь попалась упрямая, с характером.
— Ну, как знаешь, — вздохнула я, опираясь о швабру. — Можешь, конечно, и не открываться. Но учти, это я к тебе по-хорошему. А Себастьян тебя выбьет!
Страха перед Себастьяном дверь не чувствовала.
— А если не сможет, — продолжала я, выдавая, если честно, какую-то самую настоящую ерунду, предназначенную не так для того, чтобы помочь двери открыться, как чтобы просто успокоить меня саму, — то позовет на помощь и тебя… Сожгут, например! Вот я видела, как у Рене искры сы…
Договорить мне дверь не дала. То ли слова «искры», то ли имени «Рене» ей хватило для того, чтобы спешно распахнуться настежь.
25
Не дав дому передумать, я буквально вылетела из кладовой и обнаружила, что дверь в дом распахнута настежь, а на пороге застыл удивленный и слегка взъерошенный Себастьян. Вид у него был весьма и весьма настороженный.
— Что-то случилось? — поинтересовался он.
— Ага, — кивнула я. — Я открыла кладовую. Зашла. Зажгла свет. Там, — я указала шваброй на темнеющую за спиной комнату, в которой уже погас тот самый сияющий шарик, — оказались какие-то консервы. Ну знаешь, огурцы, помидоры. Крысы, жабы. Все как положено. Швабра вот, — продемонстрировала я отвоеванный предмет. — А потом дверь захлопнулась. Ну… И я велела ей открыться.
Себастьян удивленно заморгал.
— Просто велела открыться — и все?
— Ага, — утвердительно кивнула я, шумно втягивая носом воздух. — Забавно, конечно, получается… — я усмехнулась краем губ и сделала шаг вперед. — Кажется, я таки владею какой-то магией. Ну, или тут все построено по технологии «умный дом».
— Чего?
— Забудь, — махнула рукой я. Ни о каком умном доме, скорее всего, ни Себастьян, ни прочие жители этого мира понятия не имели.
Что ж, значит, я таки владею магией.
Отойдя немного от шока, я все-таки посторонилась, впуская Себастьяна в кладовую. Дверь вновь попыталась совершить диверсию и захлопнуться за мужчиной, но бог смерти предупредительно швырнул в неё несколькими искрами. Помогло. Дверь приветливо распахнулась обратно и больше признаков жизни не подавала.
Банки тоже не спешили прыгать на Себастьяна, отбрасывая крышки назад и стреляя струями плесени. Я уж подумала было, что мне почудилось их излишнее оживление, но, судя по тому, как скривился Себастьян, нет… Все же, было тут что-то колдовское и очень опасное.
— Странная кладовая, — все-таки прокомментировал он. — Какая-то она… Откровенно нехорошая, — мужчина покосился на меня. — Понятия не имею, что тут и как происходит, но особого доверия к этому месту я б не питал.
— Да какое доверие! — отмахнулась я. — Я вообще не знаю, что в этом доме происходит! Он весь какой-то… Странный!
— Ну, резиденция богини любви.
— Хочешь сказать, что в твоей квартире тоже столько всего?
— В квартире нет, — покачал головой Себастьян, — а вот дом бога смерти — специфическое место, далеко не каждый рискнул бы там, скажем, остаться на ночь. Его, между прочим, одним из первых покинули.
— Ты там был хоть когда-то?
Себастьян покачал головой.
— Нет, мама была.
— Мама?! — удивилась я.
— Да, — кивнул он. — Моя мать была богиней смерти.
— А почему, — я смутилась, — была? Она… Извини, мне не следует об этом спрашивать.
— Да жива она, — рассмеялся Себастьян. — Все в порядке. Просто даже боги могут уйти в отставку. Мужчинам проще, потому их чаще выбирают в боги смерти. Женщины же, когда беременеют, обычно теряют склонность к управлению душами. Некоторые выбирают путь оставаться бездетными и служить смерти, пока им самим не приходит время уйти. А некоторые уходят со службы в тот момент, когда решают завести ребенка. Мама была чем-то средним между этими двумя вариантами. Её дар не просто ушел, он перешел ко мне. Потому, когда я наконец-то оказался в возрасте, подходящем для такой работы, Истинные остановили свой выбор на мне.
— И что там? В доме богов смерти?
— Не знаю. Мама никогда не рассказывала подробностей, их с отцом обычно передергивает, стоит только вспомнить об этом. Папа говорит, что тоже бывал там однажды, и место показалось ему ох каким недружелюбным. Когда я был маленьким, говорили, что рано мне о таком знать, стал постарше — уже и интересоваться перестал.
— Но ты же можешь туда поехать?
— Могу, но не хочу, — пожал плечами Себастьян. — Давай для начала с твоим домом разберемся? А то тебе же здесь жить!
Я покосилась на банки.
— От этого надо избавиться.
— Я понимаю, — подтвердил Себастьян. — Но ты уверена, что оно не живое? И что не начнет кусаться, если я вдруг начну это выносить? Надо хоть как-нибудь подстраховаться…
— Ну, я могу носить, — вздохнула я. — Оно вроде не такое и тяжелое.
— Приехали! Только этого ещё не хватало, чтобы ты таскала тяжести!
Я скривилась.
— Ну а что тогда? Не могу же я просто сказать банкам «выйдите, выстройтесь в строй и немедленно отправляйтесь на улицу»!
Что-то зазвенело, и Себастьян с какой-то особенно таинственной усмешкой протянул:
— Кажется, все-таки можешь…
Банки ни с того ни с сего решили проявить инициативу по уборке и, спрыгивая со своих полок, гордой шеренгой направились на улицу. Какие-то из них подпрыгивали, какие-то — катились, другие — тяжело сунули по полу. Под ними скрипели и потрескивали половицы, а кладовая стремительно опустошалась. Через несколько минут там остались только пустые, затянутые паутиной полки да несколько перевернутых ящиков на полу. Где-то из угла доносился мышиный писк, но я
